— Какая еще полиция? Что, у вас своих ключей нет? — недоверчиво спросила женщина.
— Открывай, я сказал! А то к тебе первой поднимусь, квартира 79!
Домофон запищал, на другом конце поспешно бросили трубку. В подъезде слышались торопливые звуки, кто-то открывал бесчисленные запоры. Максим для убедительности топнул ногой и крикнул что-то неразборчивое. Дверь наверху быстро закрылась, замки завращались в обратную сторону.
— Так, замок открыт, — Максим снял замок и повесил на петлю. Он покачал головой, оглядывая длинное белое платье Альфиры, сам тоже был не особо готов, белая рубашка и серые брюки не очень подходили для лазанья в подвал.
— Идем, — уверенно сказала Альфира, подтянув полы платья, каким-то чудным для Максима способом зафиксировав их так, чтобы открыть ноги почти до коленей. Альфира довольно хмыкнула, слегка зардевшись, она и забыла, что ноги опять пошли красными пятнами, пускай, и разглядеть их в слабом освещении было почти невозможно.
Максим пошел первым, освещая путь фонариком телефона. Хорошо, что он всегда заряжал телефон при первом удобном случае, нося зарядку и провод в узкой сумке, в которой был паспорт, ключи и все карточки с телефоном — вся жизнь человека, как называл это Леха, таскавший с собой еще старый потертый рюкзак с ноутбуком и планшетом. Мусор хрустел под ногами. Максим показал Альфире, что кто-то явно разгребал его совсем недавно, она и не сомневалась, что Юля с Ильей были здесь, уловив в этой пыли и надвигающемся смраде аромат острых японских духов, которые она подарила Юле, которая ленилась душиться или краситься, как и Альфира, поэтому после стирки опрыскивала футболки духами, в ту же секунду забыв об этом.
— Ну и вонища! — Альфира замотала нос платком и протянула Максиму свою кофту. Он поколебался, но намотал ее на лицо, как маску. Дышать, и правда, стало легче, давил только вкус духов и крема, но в любом случае это было гораздо лучше, чем вонища из подвала. — Там, похоже, кто-то гниет. Я знаю этот запах, отец как-то водил меня на скотобойню, я потом неделю спать не могла.
— А сколько тебе было лет? — спросил Максим, нахмурившись.
— Семь или восемь. Это еще до переезда было, мы тогда жили недалеко от Уфы, там еще мясокомбинат был рядом, отец и мама там работали.
— Странные методы воспитания.
— Наверное, я же тогда не понимала. Когда мне было шесть лет, меня заставили ощипать и разделать курицу, которой только что отрубили башку. Я потом долго не разговаривала, меня даже к психиатру водили.
Максим выругался, Она вздохнула и игриво толкнула его плечом. Быстро пройдя все помещения, словно в этой темноте не могло быть никакой опасности, они вошли в бомбоубежище. Максим долго осматривал стены и вскоре нашел блок выключателей. Резко вспыхнул свет, зажужжали газоразрядные лампы. Здесь когда-то делали ремонт, стены не особо грязные, крашеные непонятным сине-зеленым цветом, комнаты открыты, в них навален какой-то мусор, виднелась даже старая мебель, и чем дальше они шли, тем сильнее становилась вонь. Внезапно свет погас, а фонарик телефона утонул в кромешной тьме. Максиму показалось, что он выключился, но экран старался, отдавая без остатка все люмены.
— Началось, — только и успел сказать Максим, как впереди что-то зарычало, потом заухало и заклокотало, как будто в болото попалась добыча, и трясина с жадностью всасывает в себя обреченное живое тело.
— Подержи, — голос Альфиры грозно прозвучал в этом ужасающем звуке, и нечто впереди на секунду замерло, издав тут же душераздирающий крик. Послышался грохот чугунных наковален, словно кто-то отлитый из черной стали шел к ним, еле волоча ноги, а сколько их было, две, четыре, шесть или восемь? Максим сбился со счету, слегка оглохнув от ударов наковален об бетонный пол. Альфира достала блокнот и стала писать на нем заклинание. Максим видел, как в темноте ярко разгораются иероглифы, как чудовище впереди пытается скорее добраться до них, как оно спотыкается, и вот уже слышна вонь из его пасти, но почему-то совсем нет страха. Альфира писала, не торопясь, шепотом проговаривая каждое слово. Закончив, она кивнула ему, Максим достал зажигалку, старая привычка бывшего курильщика таскать с собой зажигалку, и поджег листок с горящими иероглифами.
Пламя вспыхнуло и смерчем бросилось вперед, высветив нечто, скованное цепями, с чугунными колодами на каждой лапе. Две отвратительные морды, похожие на смесь стаффорда и древнего ящера, бешеные глаза, полные чистой ненависти, свалявшаяся вонючая шерсть и поток гнили из пастей. Пламя окутало его, сжимая до бесконечно малой точки, суживая пространство, сворачивая его в ничто. От этого потянуло вниз живот, и их затошнило. Точка взорвалась, и Максима с Альфирой накрыла волна горячего пепла, прилипавшего к лицу, залезавшего в глаза, но удивительно, после него воздух стал чище, исчезла жуткая вонь, остались лишь привычные запахи подвала и резины.