Люди и есть люди, и ничем этот мир не отличался от наземного, утверждая в своих позициях начальную стадию социопатии у Максима. Альфа и так жила в своем мире, особо не страдавшая от отсутствия людей вокруг, кроме друзей, которых было три: Юля, Максим и Илья. Она вспоминала о Мэй, вздыхала, все еще не уверенная в том, что Мэй действительно ее подруга. Так было не раз, когда Альфира, еще маленькая и наивная, полная любви ко всем открывалась и получала потом в лучшем случае вежливое равнодушие.
Когда провожатая выдала им удостоверения инвалидов, бейджик на прочной серой ленте, Альфира подумала, что это из-за ее очков. Но дело было в импланте, точнее в его отсутствии. Инвалидами называли тех, у кого был дефектный имплант, тогда и паспорт не работал, и его изымали или не давали с рождения, нельзя было бесконтактно оплачивать покупки и проживание, и продавцам и операторам приходилось вручную набивать шестнадцатизначный номер одним пальцем, которым они и привыкли выполнять все команды. Из-за этого инвалидов гнали из очередей, обработка каждого занимала больше получаса из-за ошибок, зависания программы и тупости оператора расчетно-кассового терминала. Максим спросил, почему нельзя было ввести QR-код или что-нибудь подобное для простоты считывания, на что провожатая зажала ему рот ладонью и с испугом осмотрелась. Дойдя до туннеля между муравейниками, где не висели щиты-стукачи, она еле слышным шепотом рассказала, что любые графические коды запрещены и считаются демоническими символами. Альфира рассказала, кто наверху считается инвалидом, на что женщина долго смеялась, не понимая, как их можно было так назвать. Под землей все, у кого был физический дефект, считались ограниченно трудоспособными или нетрудоспособными, на которых не полагалось никакого довольствия, и их могли содержать родные и друзья по своему желанию, а могли сдать на утилизацию. Об утилизации Альфира расспрашивать не стала, ее и так сильно тошнило от всего, что она увидела, что унюхала и узнала. Она бы без грима могла бы поспорить серостью лица с аборигеном.
Станция напоминала московскую, если отбить весь мрамор и повесить под потолком штанги с прожекторами. Поезд опоздал, и вагон пришлось брать штурмом, а потом довериться толпе, которая и внесет вагон, и поставит на место, и поддержит, если что. Максиму удалось пробиться в угол к заваренным дверям. Он закрыл собой Альфиру, и она всю дорогу спала у него на груди, как в камере для сна стоя, как в Японии. У него после поездки болело все, особенно спина и бока, принимавшие основные удары входящих выходящих гоблитов, гномы так далеко ездить не могли.
29. Айна
Пустой перрон, слабо светят прожекторы, подземный ветер гоняет обрывки оберточной бумаги взад и вперед, как ребенок играет с машинкой. Последние станции прошли в полном одиночестве, вагон опустел, и можно спокойно лечь, как многие и делали, когда основной поток схлынул в первые два часа пути. Если бы это не была конечная старой ветки, так называли ее пассажиры, всю дорогу бубнившие что-то свое, не обращая внимания на других, то они бы проспали. Сначала Максим старался слушать, о чем говорят люди, но как и в московском метро, в этом было слишком мало смысла: люди как люди, не лучше и не хуже. Альфира проснулась бодрая и веселая, совершенно забыв дорогу до станции, выпустив из себя все плохое. Она с живым интересом оглядывалась, особенно ее интересовал круглый свод, напоминавший древний храм, не хватало алтаря по центру и кадильниц с подсвечниками по периметру
— А мы точно туда приехали? — спросила она без намека на волнение.
— Туда, номер совпадает, — Максим сверился с номером станции, который записал синим маркером на левой ладони. — Думаешь, нас заманили в ловушку?
— Не знаю, — пожала плечами Альфира и потянулась к вещмешку. — Ужасно пить хочется.
— Много не пей, по глотку и жди пять минут, — Максим дал ей двухлитровую бутылку.
— Ты как Юлька, она тоже меня постоянно учит, считает, что я водохлебка, — в подтверждении, Альфира сделала огромный глоток и закашлялась, отдав бутылку.