Импульсивность в мыслях и в поступках была, пожалуй, самой отличительной чертой этого молодого человека… Он никогда не выстраивал никаких заранее обдуманных планов действий – он обычно поступал так, как подсказывали ему, то ли интуиция, то ли минутный каприз, то ли ещё какое-то чувство…
От Мигеля Габриэля можно было в любой момент ожидать чего угодно. Он, собственно, и сам не мог сказать – чего именно…
Однажды, полгода назад, напившись в одиночестве за стойкой, Мигель Габриэль сказал сеньору Сантильяне: «Знаете, кого я больше всего на свете боюсь?…» – «Кого же?…» – «Себя», – произнёс де ла Фронтера…
Мигель Габриэль был прав, как никогда…
Испано-язычный американец Диего, его приятель ещё с тех времен, когда граф был богат и знатен, утверждал, что именно импульсивность стала главной причиной разорения и полной деградации этого человека. Возможно, Диего и был в этом прав – тем более что Мигель Габриэль страдал из-за неумения планировать не просто свою жизнь, но и ближайшие пять-десять минут…
В тот вечер де ла Фронтера шёл в «Золотой баран» с твёрдым намерением рассказать своему другу, полицейскому офицеру Анхелю Парре о том, кто же отправил на тот свет хозяина траттории, сеньора Хуана Франциска Сантильяну. Однако Анхель был уставшим, измученным, он не понял, чего же надо от него Мигелю Габриэлю, – точнее, понял совершенно не так, как тот хотел…
Расставшись с Анхелем, де ла Фронтера в сердцах махнул рукой и отправился за стойку бара – своё излюбленное место, тем более что у него уже были деньги…
В зале было очень многолюдно – гитарный дуэт «Лос Траводорес» был достаточно популярен не только в квартале Фуэнтэ Овехуано – послушать маэстро фламенко в «Золотой баран» приезжали чуть ли не с окраин Мехико, этого многомиллионного мегаполиса…
Заказав у Романо сразу же, чтобы не мелочиться, бутылку лучшего бренди, Мигель Габриэль уселся на круглый вертящийся табурет за стойкой, справа от бармена, и, налив себе немного, с удовольствием выпил…
В этот момент дверь траттории раскрылась, и в зале вновь появился Луис Трехо – после беседы с полицейским комиссаром он подумал, что будет во всех отношениях лучше, если и этот вечер он проведёт в зале, где его будут видеть все…
После смерти дона Хуана Франциска Луис по-прежнему числился вышибалой в траттории – Романо, не зная, как быть с Луисом дальше, ждал, пока опекунский совет, в ведение которого через несколько дней должна была перейти траттория, не решит, что делать дальше…
Более того, Луис уже успел получить у подростка песо, которые якобы ему задолжал покойный сеньор Сантильяна… Романо ничего больше не оставалось, как заплатить назойливому вымогателю…
Взяв у Романо чашечку кофе, Луис прошёл за соседний столик.
Глядя на смуглое лицо Трехо, на его злые, глубоко посаженные глаза, Мигель Габриэль подумал: «Никогда не предполагал, что придётся так вот сидеть в этом баре, когда почтенного дона Хуана Франциска уже не будет в живых, а по залу «Золотого барана» будет запросто расхаживать убийца Сантильяны… и никто не будет знать, что убийца – он… только я один. А почему, собственно, так происходит?… Почему я не могу использовать это обстоятельство себе на пользу?…»
То ли от хронической бедности, то ли под влиянием алкогольных паров, то ли и от того, и от другого вместе, а может быть – ещё по каким-то причинам, мысли Мигеля Габриэля де ла Фронтеры обрели совершенно несвойственный для него оборот…
Почему все на свете ведут себя, как последние мерзавцы, а он, Мигель Габриэль, должен всю жизнь изображать из себя бедного, но очень честного молодого человека?… Вон, через столик сидит убийца, но никто не знает, что это убийца, все думают, что кто-то другой… А ведь у этого Трехо наверняка есть какие-то деньги, и немалые…
Допив бренди, Мигель Габриэль решительно взял бутылку и направился за столик к Луису.
Подойдя к Трехо, Мигель Габриэль учтиво поклонился и, поставив бутыль на стол, спросил:
– Сеньор Луис Трехо, если я не ошибаюсь… Вы позволите?…
Мигель Габриэль ассоциировался у Луиса Трехо или с разговорами о рулетке и картах (тогда, около недели назад, Луис с немалым удовольствием прослушал диалог Мигеля Габриэля и гринго Диего о превратностях судьбы в Монте-Карло).
Тот скривился.
– Неужели в траттории мало места?…
Видимо, Трехо подумал, что этот ощипанный граф сейчас же начнёт приставать к нему с чтением стихов…
«Какой же он, однако… неучтивый, – невольно подумал де ла Фронтера. – Ничего, когда он узнает какого рода у меня к нему дело, он сразу же изменит тон…»