– Антонио?…
Ломбардо, не поздоровавшись – с какой стати он должен желать здоровья этому негодяю, этому мерзавцу, заставившему его и Ракель так страдать, с какой стати он должен приветствовать его, пусть даже в его собственном доме, – уселся на стул.
Он пришёл сюда не приветствовать Луиса, не желать ему доброго здравия…
Он пришёл сюда за другим…
Не меняя позы, Луис спросил:
– Ты ко мне?…
Антонио злобно прищурился.
– А то к кому же…
Луис недоверчиво ухмыльнулся – визит Ломбардо был очень неожиданный…
«Интересно, чего он от меня хочет?… – подумал Трехо. – Наверняка будет выпрашивать своего ребёнка… Ну-ка, теперь мы поговорим. Не так, как в тот вечер, когда он избил меня… Теперь мы поговорим с ним по-другому… Мне-то бояться всё равно нечего. Хозяин положения теперь не он, а я…»
Вытянув ноги, Трехо произнёс:
– Вот уж нежданная встреча…
Антонио выжидательно молчал, ожидая, что ещё скажет ему этот негодяй.
А Луис, будто бы, и, не понимая причины визита Антонио, продолжал:
– После той нашей беседы, когда ты меня чуть не убил, я никак не думал, что встречу тебя тут, в своём доме… – Поняв, что в Мехико он всё-таки пришелец, Луис добавил: – Правда, это не совсем мой дом… Я снимаю эту конуру… Но всё-таки, я живу тут… Кстати, мог бы, и поприветствовать меня… Как ни крути – а я хозяин…
Трехо хотел было сказать «хозяин положения», но почему-то не сделал этого.
Очевидно, посчитав, что спустя некоторое время Антонио и сам поймёт своё положение, и не будет слишком уж скандалить…
Однако Антонио, глядя исподлобья на развязно болтавшего Трехо, продолжал упрямо молчать.
Это молчание начало понемногу выводить Трехо из терпения…
– Может быть, хоть скажешь мне что-то?… Ты что – пришёл сюда, чтобы так вот сидеть, смотреть на меня и молчать?…
Антонио каким-то, очень деревянным голосом произнёс в ответ:
– Говори, говори… Я хочу знать, что ты скажешь… Потом скажу я…
Ухмыльнувшись, Трехо спросил:
– А о чём бы ты хотел услышать?… Ты скажи, скажи мне… Может быть о том, что я два года просидел на тюремных нарах по вашей милости?…
В этой фразе без особого труда угадывалось: «Вы ведь подучили Марту Саманьего – вот она и выступила против меня на суде…»
Антонио, облокотившись о спинку стула, произнёс, пристально глядя на Луиса:
– Послушай, мерзавец… Где моя дочь?…
«Ага, так я и подумал, сейчас он будет мне угрожать… Будет говорить, что заявит в полицию и так далее… Ну, ну, давай… Не хрена мне твоя полиция с этим жирным Паррой не сделает, – подумал Луис. – Руки коротки. Улик-то против меня никаких!… Давай, давай… Посмотрим, как ты запоёшь, когда я тебе кое-что скажу…»
Всё так же гадко ухмыльнувшись, Трехо преувеличенно вежливо спросил:
– А почему ты меня об этом спрашиваешь?… Я ведь не страж брату своему, – не к месту процитировал он строку из Старого Завета, – я не страж твоей дочери, Антонио… Если ты, любящий отец, сам не мог её уберечь… То при чём тут я?…
Взгляд Антонио блестел страшной злобой. Он едва сдерживал себя, чтобы не вскочить со стула и не вцепиться этому негодяю в глотку…
– Ты знаешь, о чём я говорю…
Луис с каким-то преувеличенным пренебрежением только передёрнул плечами.
– Я?…
Ломбардо едва заметно кивнул.
– Да, ты…
Пожав плечами, Трехо произнёс:
– Я не знаю…
Антонио, глядя на Трехо, принялся успокаивать себя: «Спокойно, Антонио, спокойно, разрядить свой револьвер в этого негодяя ты всегда успеешь… Сейчас главное – спокойно и не волнуясь, попытаться хоть что-то выяснить… Может быть, он сам проговориться… Может быть, тебе удастся его как-нибудь спровоцировать, и он случайно обмолвится, где же Пресьоса… Может быть, он что-нибудь захочет взамен… Антонио, надо превозмочь в себе брезгливость и попытаться с ним договориться… Антонио, твоя Пресьоса стоит этого… Попробуй…»
Луис, небрежно отодвинув от себя бульварный роман, произнёс:
– Не знаю, где теперь твоя дочь, не знаю, и знать не хочу… Я человек очень занятый – своих проблем хватает, я не собираюсь загружать себя чужими. А твоими – тем более. И вот ещё что. Почему ты, Антонио, безо всякого на то приглашения, врываешься ко мне в комнату и требуешь неизвестно чего?… Какая-то девочка, какая-то дочь… Что мне до всего этого?…
Антонио Ломбардо, превозмогая в себе неописуемое отвращение к «этому гнусному негодяю» Трехо, произнёс, стараясь вложить в свои интонации хоть какое-то подобие доброжелательности: