– Нет, он принял спокойную смерть…
Оретго Игнасио переспросил срывающимся от волнения голосом:
– Ты не обманываешь меня?…
Девушка приложила руку к груди и, взглянув де Кастильего в глаза, сказала:
– Нет, я говорю честно…
Выпустив из носа струйку табачного дыма, Ортего Игнасио произнёс:
– Да… Да, Флоренция, ты, наверное, удивишься, но я любил своего отца… Несмотря ни на что.
Это «несмотря ни на что» крепко врезалось в сознание Флоренции.
«Да, что ни говори, – невольно подумала она, – что ни говори, а отец – это всегда отец… Конечно же, Ортего Игнасио – очень умный человек, он прекрасно понимает все недостатки покойного дона Педро… Но ведь он его сын – и этим сказано всё…»
Молодой де Кастильего вновь задумчиво повторил, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к сидящей рядом девушке:
– Я любил своего отца… Да, многие не понимали меня, но я любил его…
Девушка едва заметно кивнула в ответ.
– Понимаю… Что ты, Ортего Игнасио… Я прекрасно понимаю тебя…
Флоренция почему-то вспомнила похороны своих родителей – после того, как обгоревшие останки «Боинга» были разобраны, в кровавом месиве тел никого нельзя было опознать…
Спасательные службы тогда прислали в её семью два наглухо запаянных цинковых гроба – были ли там останки её родителей или же кого-то другого – сказать было невозможно…
Флоренция задумчиво повторила – скорее, это были мысли вслух:
– Да, Ортего Игнасио, я понимаю… Понимаю тебя прекрасно…
Да, она действительно понимала сыновьи чувства своего пасынка…
Понимала, уважала их, но, при всём своём желании, не могла разделить…
Молча докурив сигарету, де Кастильего аккуратно затушил окурок и выбросил его в мусорку.
Вопросительно посмотрев на Флоренцию, он очень тихо спросил:
– Ну, всё?…
Та замешкалась с ответом.
«Нет, не буду говорить, – решила она, окончательно укреплясь в мысли, что де Кастильего вряд ли будет теперь интересно выслушивать её личные проблемы. – Не надо… Ему и так теперь несладко…»
Кивнув в ответ, девушка произнесла как-то очень неуверенно, очень несмело:
– Да… Пока – всё…
…По особняку де Кастильего ходили какие-то совершенно незнакомые Ортего Игнасио люди, невесть откуда взявшиеся краснолицые старухи с запавшими ртами, дряхлые старики со слезящимися глазами, какие-то верткие сеньориты – скорее всего, соседи из ближайших домов… Все они с притворным сочувствием долго и надоедливо трясли Ортего Игнасио руку, выражали искреннее и непритворное соболезнование, и даже лезли целоваться…
От стариков уже разило каким-то дешёвым спиртным – Ортего Игнасио едва сдерживался, чтобы не выгнать этих людей из дому…
«Откуда они все возникли? – недоумённо думал молодой де Кастильего. – Я ведь никогда раньше в своей жизни не видел их тут…»
В своём завещании старик де Кастильего оговорил всё, до мельчайших подробностей – в том числе и ритуал собственных похорон…
Скупой при жизни, он отписал на собственное погребение кругленькую сумму – во всяком случае, по тому завещанию Флоренция получала куда меньше…
Такие богатые люди, как Педро де Кастильего, давно не умирали в Гвадалахаре – совершенно естественно, что на его похороны в костёл собрался весь город…
Для многих зевак это было просто бесплатным театральным представлением, и они никогда и ни за что не упустили бы его…
Почему-то из всех обрядов похороны всегда собирают наибольшее количество любопытствующих – ещё больше, чем свадьбы…
Тем более, что похороны дона Педро были очень пышные – с чёрным лаковым катафалком, запряжённым шестёрней откормленных лошадей, с часовым отпеванием в самом богатом костёле Гвадалахары…
Дон Педро лежал в гробу почти молодой – тогда, на отпевании в костёле он почему-то казался Флоренции даже по-своему красивым…
Конечно, настолько, насколько красивыми могут быть человеческие останки.
Флоренции всё время казалось, что на лице старого сеньора Педро де Кастильего застыло какое-то недоумённое выражение.
И молодая вдова, пристально, в последний раз вглядывалась в его черты, думала, что она почему-то жалеет этого человека, который как-то незаметно, непонятно и бесцельно прожив свою мелочную, суетливую и – по большому счёту! – бестолковую жизнь, так и не постиг настоящего счастья…
Как ни странно, на кладбище людей было очень мало – может быть, человек десять…