Парра не успел договорить – на столе зазвонил телефон. На этот раз Анхель извинившись перед посетителем, поднял трубку.
– Алло… Как?… Святая Дева Мария, быть этого просто не может! Боже…
Растерянно положив трубку, Анхель быстро вскочил из-за стола и подошёл к вешалке. Он взял мундир и принялся быстро одеваться, не попадая в рукава.
Ломбардо, глядя на полицейского комиссара с изумлением, поинтересовался:
– Что-то случилось?…
Выражение лица у Анхеля Парры было необычайно серьёзно. Он сказал:
– Только что, минуту назад, нашим полицейским патрулём найден труп…
Недоверчиво посмотрев на полицейского комиссара, Ломбардо переспросил:
– Труп?…
Тот кивнул.
– Да, труп…
– Где?
– Тут, неподалёку…
– И кого же убили?…
Анхель, наконец-то, справился с мундиром. Вынув из лаковой кобуры револьвер, он посмотрел, сколько патронов у него в барабане.
– Сержант из патрульной службы, который только что позвонил, утверждает, что это – труп сеньора Хуана Франциска Сантильяны…
– О, Боже!…
В то самое время, когда Антонио беседовал с Анхелем Паррой о своих делах, предмет их разговора, Луис Трехо, только-только проснулся.
Он долго – минут пятнадцать-двадцать лежал в постели с открытыми глазами, размышляя, вставать ему или нет… Вставать не хотелось, спать тоже не хотелось…
Луис, перевернувшись на другой бок, попытался вспомнить что-нибудь приятное, но ничего, кроме разъярённого лица Антонио Ломбардо, которое остро врезалось в память со вчерашнего дня, ему на ум так и не пришло…
– Проклятый Антонио, – проворчал Луис, – ты и теперь преследуешь меня…
Антонио снился Трехо всю ночь – Луис уже не помнил содержание того сна, не помнил сюжета, однако общее впечатление, впечатление гнетущей тоски и острой ненависти к этому человеку у него осталось…
Вообще-то, за время своего двухлетнего заключения в тюрьме он научился подниматься рано, очень рано – подъём там был не позднее семи утра, однако после обильных вчерашний возлияний сделать это было не так-то и просто.
Настроение было скверное. Во рту пересохло; Луис Трехо ощущал на языке и на небе обыкновенный в таком состоянии неприятный привкус – привкус разложившегося дешёвого алкоголя.
Переносица и левый глаз после вчерашнего удара по-прежнему тупо ныли. Лениво поднявшись с кровати, Трехо умылся и посмотрел в зеркало. Под глазом лиловел большой кровоподтёк.
– Сволочь, – сквозь зубы процедил Луис. – Проклятая сволочь… Жаль, что я не смог расправиться с тобой тогда… Три года назад. Тебе просто повезло. Ничего, ничего, подонок, мы с тобой ещё поквитаемся, – поспешил он успокоить самого себя…
Выйдя на крыльцо, Марта с удовольствием вдохнула чистый, ещё свежий с утра воздух.
«Боже, какая я счастливая!… – подумала она. – И как всё-таки хорошо, что мы с Ортегой Игнасио уехали из Гвадалахары… Как всё-таки хорошо, что рядом со мной такой сильный и смелый мужчина… Старик дон Педро всё равно не дал бы нам покоя… Как хорошо, что я с ним встретилась!… Я ведь могла всю жизнь прожить, так и не зная этого человека…»
Постояв несколько минут, Марта прошла к изогнутой садовой скамеечке напротив окна детской и осторожно уселась. Из полураскрытого окна доносился негромкий весёлый голос её племянницы, маленькой Пресьосы – судя по всему, она играла с мамой…
«Какая счастливая Ракель, – подумала девушка. – У неё такая прелестная дочка… Интересно, а кого хочет Ортего Игнасио – мальчика или девочку?… Надо как-нибудь поинтересоваться… Наверняка – мальчика. Все мужчины хотят мальчиков… Впрочем, мне всё равно…»
А у Трехо настроение было, как говорят, – хуже не бывает. Наскоро позавтракав какими-то концентратами, Луис уселся на кровать и задумался. Ему необходимо было на ком-то разрядиться, ему надо было сорвать свой гнев…
Но на ком?…
Если бы он был в своей провинциальной Гвадалахаре, он мог бы сделать это где угодно и с кем угодно… Но тут, в Мехико, он не знал практически никого – не считая Ломбардо и его домочадцев.
Но ведь не туда же идти…
Хотя… Почему бы не отправиться к этому дому и, подкараулить Марту, ещё раз попытаться с ней объясниться?… Ведь это ни к чему не обязывает…