— Сейчас. Ты должна решить это сейчас. — Его черные глаза смотрели на нее, не отрываясь. — Если ты хочешь подождать, мы подождем. Мне это не нравится, но я сделаю это.
У Линн снова закружилась голова. Она потерла свой лоб.
— Линн, я не буду лгать; мне до смерти хочется заняться с тобой любовью прямо сейчас. Но ты тоже должна этого хотеть. — Он скрестил руки на груди. — Возможно, ты не хочешь. Возможно, тебе все еще необходимо защищать себя.
И тут Линн поняла, что именно это и мешало ей: необходимость защищать себя. Она отпала, все еще отпадала по мере того, как от страха освобождался очередной пласт ее сознания… возможно, это будет продолжаться еще долго.
Но ей никогда не нужно было защищать себя от Майка. И никогда не будет нужно. За этой холодной внешностью скрывалось столько заботливости и доброты.
— Мы не будем ставить на этом точку, — сказал он. — Я ждал и жду сейчас. Мы пройдем эту дорогу вместе, до самого конца, или не пойдем вообще. Ты согласна на это?
— Я согласна.
Он по-прежнему не двинулся с места и не дотронулся до нее.
— Скажи это. Скажи, что ты хочешь.
— Я хочу заниматься с тобой любовью.
Он закрыл глаза. Он притянул ее к себе и крепко прижал их тела друг к другу.
Линн нащупала на его спине повязку и нежно погладила ее. Он потянулся назад и прижал ее руку, показывая, что она может не беспокоиться за него.
— Я не хочу причинить тебе боль, — прошептала она.
— Это должен был сказать я. — Он усмехнулся углом рта. — Это похоже на тебя, бояться причинить боль мне.
— А почему нет? — сказала она. — Ты же сделал все, чтобы защитить меня.
— Не совсем. — Он взял ее лицо в свои руки. — Ты такая смелая. Я люблю тебя.
По лицу потекли слезы. Ее руки были заняты, и она не могла их вытереть. Они стекали прямо по его пальцам.
— Я люблю тебя.
Он развернул ее так, что она оказалась спиной к стене, и прижал ее к ней своим телом. Они целовались.
Наконец Майк отступил назад, взялся за ее свитер и стянул его с нее через голову. Линн не стала ждать, пока он расстегнет ее бюстгальтер, сделала это сама.
— Я действительно не смотрел на тебя в тот раз, когда ты была в купальнике, — сказал Майк. — Я собираюсь сделать это сейчас.
Он смотрел, как она выскользнула из бюстгальтера. Его руки потянулись к ее грудям, и она часто задышала, когда его пальцы стали их гладить.
Но через минуту он остановился.
— На нас обоих все еще слишком много одежды, — произнес он; голос плохо слушался его.
Когда они, наконец, оказались на пахнущих свежестью простынях, именно Линн была тем, кто не хотел ждать. Она притянула Майка к себе.
Он опустил руку, раздвинул ее ноги и через секунду вошел в нее. Он издал тяжелый стон, словно испытал острую боль.
— С тобой все в порядке? — задыхаясь, спросила Линн. Она дотронулась до его повязки.
Он не ответил, а начал двигаться в неудержимом ритме, который захватил и ее.
Она перестала беспокоиться о нем. Ее руки скользнули вниз по его спине и пальцы вцепились в его ягодицы. Рот Майка закрывал ее рот. Не сознавая этого, она издавала какие-то звуки, но он все крепче вжимал свои губы в ее, когда начал двигаться быстрее, ударяя своим телом ее.
В самый последний момент он поднял голову, со свистом выдохнул воздух, когда вошел в нее, и она не могла узнать, когда Майк закрыл ей рот ладонью, что он успел услышать ее крик, прежде чем он затих.
Апрель 2, 1993
Я смотрю на мою татуировку каждый день.
Обычно она давала мне силы. Этого больше не происходит; ничто не дает их.
Переносной поцелуй потерял свою силу.
Теперь мне неоткуда черпать силы. Я ничего не добилась. Даже здесь мне приходится видеть ее по телевизору.
Линн жива, Грег умер.
А я? Мне кажется, что я превратилась в ничто.
Но я могу это изменить.
Сначала я сожгу мой дневник. Затем я умру. Увижу ли я тогда Грега?
Существует ли любовь после смерти?
— У нее было два мужа, которые не хотят ничего знать, — сказала Линн Бернадин, — и дряхлый отец в доме для престарелых, который уже двадцать лет не может вспомнить своего имени. Она не только была никому не нужна до того, как покончила с собой, им не нужен даже ее пепел.
— Надеюсь, ты не собираешься забрать его?
Линн откинулась на спинку стула, стоящего в кухне Бернадин.
— Так далеко я не могу зайти.
— Как ты можешь говорить о ней так спокойно, хотя должна ненавидеть ее? Она пыталась убить тебя.
— Она — жертва.
— Ты так действительно думаешь?
— Я стараюсь.
* * *