И вот я нашел убийцу…» — Золушка обеими руками указывает на меня.
Он не знает, кто стоит за всем. Он не знает, почему погибла Вика. Ему и не нужно знать. Золушка винит во всем меня. Что ж, не он один. Пусть так и остается.
«…я нашел убийцу. Сбежать после этого будет как-то глупо, тебе не кажется?
Сегодня один из нас умрет. Либо я, либо ты. Выбирай. Но знай, оказавшись на твоем месте, с пистолетом в руках, я не стану медлить. Ни секунды».
Когда он заканчивал фразу, я уже поднял руку, сжимавшую пистолет. Удивительно, но в его взгляде не было страха. Как и во взгляде Вики. Эти двое были идентичны. Их глаза. Их души. Их жизни. Они были неделимы. И должны были умереть вместе. Ведь один из них просто не смог бы жить в мире, лишенном другого.
Я стреляю. В голову. Короткий тихий выстрел. Который решает все. Я делаю то, что должен делать. Стреляю.
В Золушку.
В Вику.
Они вместе. Они рядом. В грязном переулке под проливным дождем. На высоком зеленом утесе, где ветер легко ласкает волосы и будоражит высокую траву, окропленную алой кровью. Здесь раньше не было крови. Я принес сюда смерть.
Я берёг это место. От всего на свете. От людских глаз. От их пороков и лицемерия. От всех «прелестей» нашего надменного мира. А в итоге, я сам осквернил и унизил свою святую обитель. Я принес сюда смерть. А вместе со смертью сюда прокрался город Ангелов. Как символ порока, таящегося в каждом человеке.
Но я просто не мог поступить иначе. Я должен был показать Вике именно это место.
Сейчас они оба передо мной. В их широко распахнутых глазах не осталось ни капли жизни. Одним выстрелом я убил их обоих. Один выстрел сгубил две человеческие жизни.
Тогда, на утесе…
Или сейчас, в переулке…
Я не знаю.
Все смешалось.
Пуля оставляет небольшое отверстие. Во лбу. Вика падает на мокрый асфальт. Ливень нещадно хлещет её своими ледяными струями. Но она уже ничего не чувствует.
Лицо Вики такое умиротворенное. Смерть сделала её еще прекраснее. Только этот чертов дождь… Размазывает тушь по лицу. Смывает помаду с губ. Дождь хочет стереть её из наших воспоминаний. Дождь хочет, чтобы мы забыли о ней. Навсегда. Словно Вики никогда и не было. Словно Пилату удалось подкупить даже дождь…
Но там не было дождя… На том утесе, куда я привёз её. И это не Вика передо мной. Мертвое тело Золушки. Вика сейчас лежит в багажнике Роллс-Ройса. В черном пластиковом мешке.
Похоже, что от недостатка сна у меня начинает ехать крыша.
Выстрел до сих пор гремит в ушах. Бесконечным эхо. Я даже мыслей своих не слышу. И глушитель не помог. Я ощущаю все многоголосие боли, таящееся в звуке выстрела. Глушитель не способен сделать беззвучной человеческую боль.
Глушитель не спасет от раскаяния.
Поэтому я слышу.
Слышу выстрел, отголоски которого до сих пор блуждают где-то по парковке бара «Райские кущи». Или среди деревьев, там, на утёсе…
Я до сих пор слышу грохот выстрела, который прервал жизнь ни в чем не повинной девушки. Я слышу его уже часов двенадцать. И никак не могу отвязаться от назойливых звуков. Я никак не могу смириться. Я вижу Вику. Вижу её здесь. Хотя знаю, что здесь её нет. Здесь только я и Золушка. Точнее, его труп.
Он лежит у моих ног. Вика держит его за руку и вопросительно смотрит на меня. Я не знаю, что ей ответить. Ни на один из её вопросов. Или моих…
По лицу девушки пролегла тонкая нитка крови. Во лбу — точно такое же, как у Золушки, пулевое отверстие. И, тем не менее, она жива. Она живее всех нас, остолопов, трясущихся за ненавистную работу и гребаное благосостояние. Она живее всех нас, еще способных нащупать пульс на запястье. Способных дышать и делать мир лучше.
…Но, само собой, не делая его таковым.
Я замечаю в руке Золушки какой-то предмет. Или не предмет… Что-то бесформенное. Я подхожу ближе. Это листок бумаги, размокшей под дождем.
Я разжимаю пальцы Золушки, уже не способные оказать сопротивление, и аккуратно извлекаю этот листок.
«Я пишу тебе… потому что сказать не в силах. Потому что не имею возможности докричаться до тебя. Ты далеко. Между нами — миллионы световых лет. Извини, но я не смогу преодолеть такое расстояние. Я пытался, но ни черта не вышло.
Поэтому все, что я могу сейчас сделать — написать тебе. И день за днём лелеять надежду, что ты прочтёшь мое письмо. Пусть я его и не отправлю…»
Это письмо.