Неожиданно, правда? Всего лишь девчонка. Слабая. Напуганная. А наделала столько шума», — я усмехаюсь (это получается непроизвольно. Наверное, причиной тому стала сильно помрачневшая физиономия Пилата). — «Я нашел её. Я доставил её вам. Я вернул вам ваш член. И доктор, наверное, пришьет его на место. Но вы все равно проиграли, сенатор».
Он молчит, прожигая меня взглядом. Он кипит от злости, но молчит. Жалкий. Тщедушный ублюдок. С этим своим окровавленным обрубком вместо члена. Ни капли не похожий на своего отца. Ненасытный паразит, галлонами сосущий кровь из города. Мои слова вывели его из себя. Несомненно. Я разозлил Пилата. Но он, тем не менее, молчит.
А я продолжаю:
«Режим тирании и безнаказанных преступлений не может длиться вечно. Не смотря на всю вашу жестокость и прозорливость, рано или поздно найдётся тот, кто не станет пресмыкаться и трястись от страха. Власть, имеющая в основе своей ложь и презрение к народу, обречена изначально. Вы знаете это, сенатор. Но всеми правдами и неправдами пытаетесь собрать по крупицам эту самую власть. Которая рушиться прямо в ваших руках.
А всему виной она. Она уничтожила вас, сенатор. Растоптала. Это Вика убила вас. А не вы её».
Я все вижу. И все чувствую. Телохранитель за моей спиной, дуло его автомата уже наведено на меня. Предохранитель снят. Он целится от груди. Мне в спину. Я слышу его напряженное дыхание. Он ждет сигнала. Чтобы превратить меня в решето.
Я вижу, как доктор закончил перебирать свои врачебные приспособления и осмотрительно отошел в сторону.
Пилат в ярости. Но медлит. Видимо, хочет что-то мне сообщить, прежде чем прикончит.
Все мы сейчас под прицелом. Но не все мы это осознаем. Как, по расчетам Пилата, закончится наша милейшая беседа? Сколько бойцов его личной охраны сейчас ждут за дверью? Выдержит ли автоматную очередь бронежилет, который сенатор предусмотрительно надел под халат? И есть ли у Пилата в запасе еще один доктор..? Так, на всякий случай.
Да, все мы сейчас под прицелом. Намечается небольшой конфликт интересов. Мой единственный вариант развития событий против десятков, просчитанных Пилатом. Если бы на исход этого противостояния можно было делать ставки, я бы поставил против себя. А еще я, пожалуй, поставил бы на количество пуль, которое извлекут из моего трупа. После я, возможно, даже стал бы миллионером. Одним из тех крутых парней, рок-звёзд, которые продолжают зарабатывать, даже на том свете.
«Твои слова ни черта не значат!» — кричит Пилат. Он приподнимается, опираясь на руки. — «Твои слова — дерьмо! Эти двое мертвы. Ты прикончил их. Ты, Праведник. Потому что, как и все в этом замшелом городишке, пляшешь под мою дудку.
Нет-нет-нет», — он трясет рукой, указывая на меня, — «ни хрена не изменилось. Я — власть. Я — сила! Никто мне не ровня. Отцы-основатели ничего не решают. Они заперлись в своей башне и думают, что вершат судьбу города Ангелов. Черта с два! Только я один. Я и есть город Ангелов». — Он падает на подушку, и я вижу пламя в его глазах. Он смотрит не на меня. Его взгляд обращен на телохранителя, стоящего у меня за спиной.
Это и есть сигнал.
Я срываюсь с места. Но не вперед, а назад. И врезаюсь всем телом в начальника охраны сенатора. Его автомат оказывается у меня подмышкой. И в этот же самый момент он спускает курок. Три одиночных выстрела. Один за другим. По инерции. Все три пули попадают в доктора. И тот, валится на пол.
Я хватаю автомат обеими руками и одновременно делаю резкий кивок назад. Затылком ломаю телохранителю нос. Затем бью его в предплечье и ломаю ему обе кости. Он полностью переходит под мой контроль. Я отпускаю автомат, делаю шаг вперед и разворачиваюсь. В следующее мгновение ударом ноги я ломаю противнику голень. Он начинает падать, но я подхватываю его одной рукой, а второй вынимаю из поясной кобуры телохранителя Кольт 1911 (очень похожий на мой) и пускаю ему пулю в голову.
Я оборачиваюсь к Пилату. Кричать нет смысла — во всех помещениях Сената крайне высокий уровень шумоизоляции — даже стоящие у дверей охранники с трудом различили бы звуки выстрелов. Кричать — значит, начать испытывать на прочность мое терпение. Пилат понимает это. Он не кричит. Но я практически уверен, что у него есть «тревожная кнопка». С другой стороны, он ей почему-то до сих пор не воспользовался.
«И что, ты теперь убьешь меня?» — спрашивает Пилат. — «Из-за шлюхи и торчка? Да ты совсем рехнулся!» — Пилат истерично смеется. — «У тебя точно крыша поехала, Праведник. Ты забыл, кто я? Я сенатор, мать твою! Сенатор!» — Теперь он визжит, пылая от гнева. — «Тебя казнят, идиот! Ты отправишься в газовую камеру! И все из-за наркомана и проститутки. Ты действительно пойдешь на это?»