«Не из-за них. Ты искалечил столько судеб, сломал столько жизней… Не обязательно убивать человека… Скорее, наоборот — гораздо показательнее оставить его в живых. Ты знаешь это. И ты знаешь все пути, которыми можно этого достичь.
Я освобождаю души. Ты — заточаешь их.
Город Ангелов — слоеный пирог. И ты пропитал своим ядом каждый его слой. Вся твоя власть и ты сам — чертова раковая опухоль, не дающая городу жить. Не оставляющая ему ни шанса. Каждое твое действие — метастаза».
Я смотрю Пилату прямо в глаза. Давно я не был так зол. С тех пор, как прикончил Старого Босса, а затем господина директора.
«Мне известно, кто ты, Пилат. Ты — пустышка. Всю свою жизнь ты, как хренова курица-наседка, трясешься над тем, чего не заслужил. Тем, что тебе не принадлежит и никогда принадлежать не будет».
«Что ты несешь, сволочь?!» — восклицает сенатор.
«…Но ты знаешь, Пилат, прекрасно знаешь, хотя и не можешь признаться себе в этом… Ты знаешь, что однажды все исчезнет. В один момент у тебя не останется ни денег, ни власти, ни огромной своры цепных псов, ни армии лизоблюдов. Не станет ничего», — я обвожу руками комнату. — «Не станет тебя», — я указываю на него дулом пистолета.
«Что ты себе позволяешь?» — Пилат активно ерзает под одеялом. По всей видимости, пытаясь найти ту самую «тревожную кнопку». — «Это ведь была всего лишь шлюха! Очнись, Праведник! А он? Этот торчок. Он бы загнулся и без нашей помощи. Видел, какую дрянь они загоняют себе в вены?
Одумайся. Одумайся, пока не поздно».
Долбаные политиканы, они такие отважные и сильные, когда их показывают по ящику. Почему же они распускают нюни, как маленькие плаксы, стоит только припугнуть их пушкой? Меня тошнит от их лицемерных рож. Меня тошнит от этого места. Сенат. Здесь столько человеческого дерьма, что, войдя сюда, обязательно в него вляпаешься.
Сенат — воистину самое грязное место в городе Ангелов. Чернее и зловоннее любого городского притона. Я не выношу это место.
Я подхожу к Пилату и сдергиваю с него одеяло.
Без смеха на это и не взглянешь. Или без слез… У него там что-то вроде памперсов для взрослых. А, может быть, это они и есть. Не доводилось пользоваться. Из промежности торчит трубка капельницы, отводящая мочу в склянку, на полу рядом.
А вот и она, носимая «тревожная кнопка», лежит у ног Пилата. Видимо, в общей суматохе выпала из рук сенатора. Поэтому-то в Канцелярию ещё не ворвалась охрана.
Я беру кнопку и швыряю Пилату. Тот непонимающе смотрит на меня.
«Можешь бить тревогу», — говорю я.
В то же мгновение Пилат жмет на кнопку. А я давлю на спусковой крючок пистолета.
«Су-у-у-ука!» — Вопль человека, окончательно лишившегося достоинства.
Пилат корчится на кушетке, сжимая руками свои яйца. То место, где должны быть яйца. Остатки хозяйства сенатора (то, что оставила ему Вика) разметало по Канцелярии. Я проверяю количество патронов в магазине. Стаскиваю Пилата с кушетки.
«Сука! Ты отстрелил мне яйца!» — вопит сенатор.
«И пришить их уже не получится», — говорю я, приставляя пистолет к его затылку.
Дверь Канцелярии распахивается, и внутрь врываются телохранители Пилата. Сенатор, в свою очередь, стоит передо мной на коленях и стонет. Все также зажимая руками рану. Я держу его за шиворот и упираю дуло пистолета ему в голову таким образом, чтобы все вошедшие хорошенько это видели.
Охрана сенатора поднимает невероятный шум. Но мне нужно, чтобы все они слышали меня. Тогда я произвожу демонстративный выстрел. Прямо над ухом Пилата. Сенатор оглушен, а его телохранители хоть и занервничали, но порядком приутихли.
«Всем молчать, иначе следующий выстрел будет в голову сенатору», — говорю я, повышая голос. Воцаряется полнейшая тишина. Все они знают меня. И им известен вес сказанных мною слов. — «А теперь все выходим из Канцелярии».
Многочисленная охрана нехотя пятится к дверям, затем в холл, не сводя с меня глаз и не убирая с прицела. Я иду за ними, волоча по полу ватную тушу сенатора.
Оказавшись в холле, я, наконец, могу в полной мере оценить сложившуюся ситуацию.
Десятка три человек из местной и личной охраны.
Поаккуратнее на виражах. Три десятка оружейных стволов. И все направлены в мою сторону. Такой ажиотаж вокруг моей персоны… Полегче, я ведь могу и зазнаться. От звездной болезни никто не застрахован.
Я обращаюсь к присутствующим. Я предоставляю им право выбора. Два варианта. Как всегда. Ни больше ни меньше.
Точно такой же выбор я предоставляю себе. Возможно, сам того не понимая. Погибнуть или остаться в живых. Сейчас мы еще можем выбирать. За секунду до выстрела у тебя еще есть надежда. Ты волен сделать то, что считаешь нужным. Умереть. Или жить. Это очень простой выбор. Хотя на первый взгляд таковым не кажется.