Благие намерения не входили в сферу интересов сенатора. Только власть. Полная и безоговорочная. Абсолютное превосходство над всеми вокруг.
Тем не менее, мать верила в него. Верила в то, что сможет изменить сына. Так же, как изменила Бармена. Она была очень доброй. И немного наивной. Она была всем для Бармена. Целым миром.
И этот мир рухнул, когда её не стало…
В тот день она в очередной раз отправилась навестить сына. Но Пилат даже на порог её не пустил. Велел охране выгнать собственную мать. Эти безмозглые амбалы швырнули её с лестницы. Просто швырнули с лестницы и захлопнули дверь
Когда Бармен нашел её, она уже не дышала. Падая, она ударилась головой. Бармен взял её на руки и отнес домой. Потом он похоронил её.
Пилат не пришел на похороны. Его не мучила совесть. Смерть родной матери не вызвала у него никаких эмоций. Он сказал, что она сама во всем виновата.
Тогда Бармен потерял не только жену. Но еще и сына. В один миг он лишился всего. Всего, что было дорого и имело смысл.
Никто не должен был знать о родстве Бармена и Пилата. Это сильно повредило бы бизнесу старика. Да и всей его жизни. Кроме того, воспоминания о сыне раз за разом тревожили глубокую не зарастающую рану в сердце Бармена. Поэтому он сделал все для того, чтобы вычеркнуть Пилата из своей жизни.
Бармен надежно скрыл прошлое. Настолько надежно, что никто в городе ничего бы не узнал. Никто, кроме Праведника. И когда тому потребовалось, он извлек из секретных тайников то, что Бармен так усердно пытался скрыть.
Это и был «рычаг давления» в руках Праведника. Банальный шантаж. В обмен на любую информацию, которая ему потребуется.
И вот его не стало. Ни «рычага». Ни Пилата.
В тот момент, Бармен не почувствовал ничего… Ничего, кроме облегчения…
*****
Он спокоен. И умиротворен. Мне никогда не достигнуть понимания этих чувств.
«Ты знал её, старик», — хриплю я. — «Расскажи мне. Какой она была?»
«Ты говоришь о Вике?» — спрашивает Бармен.
«Да, о ней. Расскажи мне».
Бармен достает из шкафа бутылку виски (хорошего виски, то пойло — для посетителей бара) и наливает один бокал:
«Тебе пока не стоит пить», — говорит он и делает глоток. — «А мне — самое время».
Спокойствие на лице Бармена сменяется глубокой печалью. Я отчетливо вижу неприкрытую тоску. Которую вновь вызвали воспоминания о Вике. Она не была его дочерью, но стала дороже родного сына. Потому что была чище и добрее… Потому что нуждалась в отцовской любви.
«…чище и добрее нас всех», — Бармен подтверждает мои мысли. — «Она была совсем девчонкой. Неопытной. Наивной. Живущей в своих мечтах. Понимаешь? Город еще не успел извратить её. И уже не сделает этого.
Я не виню тебя в её смерти. Я не виню тебя в смерти сенатора. Ты не повинен ни в чьих смертях. Это все город. Он заставляет нас делать то, что мы делаем. Он заставляет нас пожирать друг друга.
У Вики были силы противостоять городу. Он никак не мог сломить эту девочку. Её душа оставалась непорочна. На ней нет клейма… Того клейма, что красуется на наших душах. На твоей и моей…
Если у нас вообще есть души…»
Я знаю.
Все это явилось мне в самый последний момент. Там, на утесе. Она открылась мне. Не говоря ни слова. Просто распахнула свою душу. И я увидел. Её непритворную святость. Городу не удалось оставить на ней своих отпечатков. Я увидел все. Абсолютно все. Но осознать не сумел.
Выходит, я не такой сообразительный, каким себя считал. Выходит, я просто дурак.
Погрузившись в свои мысли, я не замечаю, как Бармен замолкает. И просто сидит, потягивая свой виски.
«Она рассказала мне. Перед смертью», — говорю я. — «Я знал… Знал, почему меня отправили за ней. Я понимал, что не должен убивать её. И все равно убил. Я виноват. Золушка был прав».
Бармен качает головой:
«Мы можем долго спорить, проклиная себя и других. Ты повинен в том, что спустил курок. Я — в том, что не смог уберечь. Но эти рассуждения не имеют смысла. Искать и наказывать виноватых — значит, быть на шаг позади. Это психология проигравших, а не победителей. Я ведь учил тебя этому, помнишь?
Чтобы победить, необходимо изменить систему мышления. Нужно разрушить самих себя до основания и отстроить заново.
Мы станем людьми, только освободившись от того, что было. Научившись принимать свои ошибки».
После почти минутного молчания старик продолжает говорить:
«Знаешь, парень, а ведь ваши с Викой судьбы необычайно схожи…»
Чем же это, интересно?
«Вика воспитывалась в том же детском доме, что и ты», — говорит Бармен. — «Вот только она была еще совсем маленькой, когда тебя забрали люди Старого босса…»