Проклятый старый шакал. Он получил от меня по заслугам.
«…Позже они забрали и Вику, как ты сам знаешь.
Из тебя они сделали наемника. Из нее — проститутку. Схема отработанная. И даже после того, как ты убил Старого босса, эта схема продолжает функционировать. Система не дает сбоев…»
Зло нерушимо. В небытие отправляется только добро.
«…Помнишь, как я встретил тебя, парень?» — спрашивает Бармен. — «Ты ужасно выглядел… Весь в крови, одежда изорвана, в глазах — отчаяние».
Я киваю. Тот день невозможно забыть. Я убил Старого босса и, наконец, обрел свободу. Как мне тогда казалось.
«…Когда я встретил Вику, в её глазах было ровно столько же отчаяния, сколько было в твоих», — продолжает Бармен. — «Она была так же, как ты, подавлена и растеряна».
Я спрашиваю:
«Ты помог ей?»
Он отвечает:
«Я пытался. Но, наверное, она уже тогда знала, как умрет. И, к сожалению, смирилась с этим.
По началу она приходила ко мне. Сюда, в бар. Или звонила по телефону. И я видел в ней совсем не того человека, каких привык наблюдать изо дня в день.
Потом ей запретили приходить в «Кущи». Звонить она тоже перестала…»
Я приподнимаюсь на кровати.
«Я похоронил их, старик», — говорю я. — «Вместе. Вику и Золушку. На окраине есть место… Утёс… Он нависает над океаном. Вокруг — стена деревьев. Я похоронил их там. Там они будут в безопасности».
Я хватаю Бармена за руку и судорожно сжимаю:
«Съезди к ним, старик. Найди их. Я положил несколько камней вместо могильной плиты. Найди их».
Бармен кивает:
«Я найду».
Тогда я встаю с постели. Боли больше нет.
«Дай мне какую-нибудь одежду», — говорю я. — «Я должен идти».
«Куда ты собрался?» — Бармен отставляет в сторону пустой бокал. — «Ты только в себя пришел. Раны совсем свежие, швы кровоточат».
«Мне нужно идти, старик», — отвечаю я. — «Я и так потерял слишком много времени».
Бармен говорит:
«В таком состоянии ты все равно далеко не уйдешь. Рухнешь в ближайшей подворотне. Побудь здесь хотя бы пару дней, восстанови силы. А потом езжай, куда угодно».
«У меня нет пары дней. У меня и пары часов-то нет». — Я начинаю терять терпение. Испытующе смотрю на Бармена: — «Одежду, старик».
Бармен понимает, что переубедить меня не удастся. Ему никогда не удавалось этого сделать. Он встает и подходит к одному из шкафов. Достает какие-то тряпки. Они мне велики, но выбирать не приходится.
Я молча одеваюсь. Беру свое оружие. И направляюсь к выходу. Боли больше нет.
У самой двери я останавливаюсь и поворачиваюсь к Бармену. Я спрашиваю его:
«Скажи, старик… я одного не могу понять — почему Золушка? Почему, черт возьми, все зовут его Золушкой?»
Секунду Бармен удивленно смотрит на меня. Затем усмехается:
«Однажды он заявился в «Райские кущи» в невменяемом состоянии. Хотя такое, конечно, случалось не редко. Но в этот раз он был в одном ботинке. Пожалуй, только дьяволу известно, что произошло с бедолагой, и где он оставил второй ботинок. На балу или в пьяной драке… В общем, насмешил он тогда всех, кто был в «Кущах».
На лице Бармена улыбка. Не злая, не надменная, к которым я так привык. Нет, улыбка искренняя и теплая. Он не испытывал к Золушке неприязни или отвращения. Может быть, сочувствие…
Бармен вообще ни к кому не испытывал неприязни. Истинный Будда, не умеющий или не желающий понять, что люди — всего лишь сосуды под завязку наполненные дерьмом.
Я открываю дверь и ухожу прочь.
На улице светает. Солнца, конечно, не видно из-за плотной пелены туч. Но оно где-то там.
Ночь закончилась. Закончилось многое. И я не знаю, что будет дальше. Ветер сильный и чертовски холодный. Я поднимаю воротник барменовской куртки.
За ночью приходит новый день. За смертью — новая жизнь. Хорошо это или плохо? Поди-разбери. Что и для кого хорошо… Я давно перестал задумываться об этом. Ведь все мы такие разные. И крайне опрометчиво судить о нас по нашим поступкам.
Правильнее познавать нас по нашим мыслям. Именно там скрыты истинные мы. Наша суть, наши мотивы, наша (только наша!) правда.
К сожалению (а может и к счастью), далеко не все в этом мире умеют читать мысли. Поэтому большинство людей ошибочно считают свое мнение истиной в последней инстанции, не проникая в суть проблемы и становясь жертвами собственных предрассудков. Они живут в своих тщеславных мирках, презирая остальных, кичась руинами своих жалких жизней, и неизменно катятся в тартарары.
Да, однажды они все поймут. Они с горечью будут глядеть со стороны на свои поступки и свои самодельные ничего не стоящие идеалы. Возможно, они даже будут раскаиваться. Они будут бесконечно жалеть о том, что поселились внутри видоизмененного Абсолюта, в отдельно взятом безвоздушном пространстве. Они будут жалеть о том, что забрались в эту скорлупу безразличия. Не давая окружающим ни шанса.