Золушка действительно выглядит очень скверно. Как будто только что с того света вернулся. В его мутных невыразительных глазах я, кажется, начинаю различать слабые отголоски сознания. К нему возвращается способность думать. Возвращается, если он, конечно, когда-то обладал этой способностью.
Тем не менее, Золушка продолжает бредить себе под нос. О каком-то ублюдке, убившем его любовь, о самой красивой женщине в мире, о её чувственных губах и ещё что-то о жестокой мести… Он сжимает и разжимает кулаки, дергает себя за одежду, яростно трёт лицо и глаза. Видимо, наркотики затронули его мозги сильнее, чем я предполагал.
Какую же хрень видят эти долбаные наркоши во время прихода…? И не только во время
Золушка продолжает бубнить, уставившись в одну точку. Я стараюсь не обращать на него внимания. У меня сейчас есть задачи поважнее.
Например, решить, как я собираюсь забрать у Банкира пилатовский Роллс-Ройс? Пока что четкого плана действий разработать не удалось… Есть неопределённые наметки, есть патроны в обоймах пистолетов, есть валькирия, парящая над моей головой. Ждущая меня, готовая в любой момент укрыть Праведника своими величественными крылами.
Но Праведнику некогда флиртовать с богами! Только не сегодня. Сегодня Праведник торопится. Сегодня Праведник не может тратить время на женщин. Ни на валькирию, ни на Фемину…
Я знаю, она погубит меня. Растопчет мое сердце своими высоченными шпильками. Фемина прикончит меня ни моргнув глазом. Она — моя ахиллесова пята. Она — моя неминуемая погибель.
Но она же — и моя жизнь. Моё бессмертие. Которое я променял на город.
Город Ангелов — скотобойня, полная умственно-отсталых детей. Город Ангелов — мать, потерявшая своё чадо.
Он коварнее самого дьявола. Он находит в нас то, чем мы дорожим больше всего на свете. Находит, даже если сами мы найти не в состоянии. Город лишает нас того, чем мы дорожим. Он забирает себе наши потаенные ключи от счастья.
А затем заползает нам под кожу. И замещает собой истинные идеалы.
Город забрал её у меня. А я даже не пытался сопротивляться.
Я знал, что будет именно так, но ничего не смог поделать. Она овладела мной. Мои защитные механизмы оказались перед ней бессильны. Перед ней одной, властной и желанной. Той, что способна уничтожать цивилизации и воскрешать мертвых.
Когда я с ней — я становлюсь другим. Я перестаю быть Праведником.
Она тоже становится другой… Лишь я один видел её лицо, не перекрытое маской. Лишь мне одному она отдала своё сердце. И о меня же одного она обожглась.
Не знаю, кто из нас был больше пропитан ненавистью по отношению к другому… Не знаю, чей пистолет выстрелил бы первым… Я знаю только, что наша любовь была ядом. Наша любовь была беспощадным ураганом, и мы пылали в этом неистовстве. Мы чувствовали друг друга. Мы жили друг другом.
Наверное, никто в мире не ошибался так, как ошиблись мы…
Но и никто в мире не был так свободен и невесом, как когда-то были мы. Город Ангелов позволил нам быть счастливыми. Позволил, но лишь короткое время. А потом отобрал у нас всё.
Так мало времени… Так мало времени было у меня, чтобы объяснить Фемине, как я люблю её. Чтобы она поняла всю глубину моих чувств. Чтобы ещё раз прикоснулась к моей руке…
Но я не успел. Мы исчезли. «Нас» больше не было. Остался только я. И она. Фемина. Моя наивная надежда на возможность просто жить.
Город Ангелов обманул нас.
Золушка, наконец, заткнулся и только все время ерзает в кресле. Но такое поведение уже само по себе было вполне терпимым по сравнению с предшествующими приступами шизофрении.
«Твою мать, куда ты меня везёшь?»
Этот придурок, похоже, ничего не помнит. Очухался и не понимает, что происходит. Продолжает ерзать в кресле, крутить головой по сторонам и хвататься за все подряд руками. Он сильно нервничает:
«Какого хрена происходит?! Куда мы едем, я тебя спрашиваю!» — Он повышает голос.
Одной рукой я продолжаю удерживать руль, а второй хватаю Золушку за горло и прижимаю к креслу. Он весь в поту и трясётся так, как будто ему в задницу вставили пневмомолоток.
«Сиди ровно и не дергайся, ты мешаешь мне следить за дорогой». — Просто невыносимый торчок. — «Если наркота отшибла у тебя остатки памяти, то напоминаю: мы едем к Банкиру. Потому что ты, долбанный кретин, отдал ему тачку. Которая, стоит заметить, тебе не принадлежала».
Золушка уставился на меня и пытается собрать все события в единую цепочку. Кажется, у него что-то выходит. Натренированный торчок. Со стажем.
«Ну что, клоун, все вспомнил?» — Я убираю руку с его горла. И он, закашлявшись, хватает ртом воздух.