Мы повиновались.
«А теперь обратно».
И выслушав указания на том конце, начальник охраны сказал:
«Ты», — теперь он указывал только на меня одну. — «Идешь со мной. Остальные свободны».
Он убрал телефон в карман пиджака и направился к двери. Я последовала за ним.
Мы подошли к лифтам. Эти лифты вели прямиком на последние этажи отеля, где «особые гости» чаще всего снимали номера.
На семьдесят втором этаже, у самого лифта, нас встретила вооруженная охрана.
Начальник службы безопасности провел меня по длинному коридору. В конце коридора располагался самый престижный номер отеля. 2517. Огромный пентхаус. Невероятно шикарный. И невероятно дорогой.
Возле дверей с цифрами два, пять, один и семь ожидаемо стояли люди с оружием. Их начальник поднес к замку электронный ключ и распахнул дверь, впуская меня внутрь.
«Проходи», — сказал он и захлопнул дверь у меня за спиной.
Я попала в номер-люкс. Нет, разница между этим номером и номером-люкс была такая же, как разница между королевским дворцом и коробкой из-под холодильника. Этот номер поражал своим великолепием. Невероятными размерами. И излишней вычурностью.
В номере играла музыка. Очень тихо. Но я смогла различить слова.
Куда же больше?
Где радостью шумела раньше площадь,
Летает смерть, натягивая вожжи,
Срывая тормоза!
Я б не поверил!
Орлы подобным не щипают перья,
Но благородство не в чести! У зверья
Окровленные рты…
Я видела их окровавленные клыки, их яростные оскалы. Они смывали кровь со своих губ, усердно терли. Но кровь навсегда впиталась, оставив отпечаток. Метку.
Беспощадные хищники, которые не преминут растерзать родню и друзей ради заветной наживы. Убийцы. Теперь их берлоги здесь. В отеле Империя Холл. В самых дорогих его номерах. И в самых дорогих номерах других отелей города Ангелов. В сияющих искусственным светом казино и ресторанах высокой авторской кухни. В огромных особняках с охраняемой территорией или небоскребах, задевающих облака.
Не важно, где они обустроили себе новое логово. Они стали частью современного общества. А их хищные своры обрели деньги и безграничную власть.
Минуя подобие прихожей, я попала в гостиную. Некоторое время я просто стояла на месте и смотрела по сторонам. Мне еще не доводилось бывать в таких роскошных номерах.
В глаза сразу же бросалась стена напротив. Точнее, это была не стена, а стеклянный витраж (длинной не меньше полусотни метров). Огромное панорамное окно во всю стену. А за ним — не менее огромная терраса, освещенная множеством маленьких фонариков.
Сама гостиная освещалась лишь несколькими торшерами, основной свет был приглушен. По периметру гостиной расположились мраморные (довольно массивные, но в то же время аскетичные) колонны, а слева мерцал огненными всполохами камин. Тоже из мрамора.
Я сделала еще пару шагов. И оказалась перед тремя ступенями ведущими вниз. Гостиная располагалась чуть ниже уровня полов в номере (во всяком случае, тех помещений, которые были доступны взору). В центре стоял длиннющий диван, несколько кресел и низкий квадратный журнальный столик. По стенам были развешены какие-то странные картины, невероятных размеров плоский телевизор, зеркала, светильники, различные декоративные украшения. Справа и слева от меня были двери, которые вели в другие помещения номера.
«Проходи в спальню», — раздался вдруг мужской голос, и я вздрогнула от неожиданности. — «Я оставил дверь открытой».
Я пошла туда, куда велел голос.
«Стой», — сказал он, и я замерла возле самой двери.
Это был сенатор Пилат. Я сразу же узнала его. Он сидел в кресле, рядом с массивной двуспальной кроватью, на которой, видимо, все и должно было произойти. В спальне царил полумрак, но я все равно узнала Пилата с первого взгляда.
На нем был коричневый шелковый халат. Он пил виски из бокала олд-фэшн. Он смотрел на меня. В его взгляде сквозила похоть, непреодолимое желание.
Неожиданно лицо Пилата исказила гримаса ярости:
«Раздевайся же! Что встала, как вкопанная?!» — заорал сенатор, жестикулируя руками так, что весь виски расплескался из бокала.
Я испугалась (еще больше, чем раньше) и начала снимать с себя одежду. А Пилат трясущимися от гнева руками взял бутылку, стоявшую рядом на стеклянном столике, и наполнил опустевший бокал. Сделал глоток. И снова вперил в меня свои алчущие глаза. Он был спокоен. От злобной гримасы, минуту назад сковавшей его лицо, не осталось и следа.
«Медленнее», — как ни в чем не бывало промурлыкал Пилат. — «Не торопись. У тебя такое красивое тело…»
Он пил виски из бокала олд-фэшн. И не сводил с меня взгляда. А я раздевалась. Медленно. Я не хотела злить Пилата. Я ужасно боялась его гнева.