Когда на мне уже совсем не было одежды, Пилат отставил бокал в сторону. Он продолжал смотреть, но теперь как-то по-другому. В его глазах сверкали искры, как у психически нездоровых людей. Как у наркоманов. Или сексоголиков.
Пилат облизнул свои тонкие губы и развязал пояс халата.
«Ко мне», — он поманил меня пальцем.
И вновь (как и десять минут назад) я невероятно сильно желала остаться стоять на месте. Но мне пришлось сделать шаг вперед. Нерешительный и робкий. Затем второй шаг. Сделать еще один я не успела.
«Что ты творишь, мать твою?!» — завопил Пилат и вскочил с кресла. Его лицо вновь налилось кровью и пылало злобой.
Пилат набросился на меня и схватил за волосы.
«Глупая шлюха! Какого дьявола ты здесь устроила?» — кричал сенатор. — «Решила вывести меня из себя? Ты должна делать то, что я говорю, поняла?»
«Да… конечно… простите меня…» — в ужасе шептала я в ответ.
Лицо Пилата было в двух сантиметрах от моего. Он визжал, как ненормальный. Я чувствовала тошнотворный запах из его рта — смесь алкоголя, сигарет и проблем с желудком.
Пилат толкнул меня, и я упала на колени.
«Вот так. Ползи. Ты должна ползти», — теперь он не кричал, а цедил слова сквозь крепко стиснутые зубы. Не знаю, что было страшнее… — «Такие, как ты должны ползать и пресмыкаться передо мной. Именно для этого вы и созданы».
Пилат вернулся в свое кресло, сделал очередной глоток и в который раз поменялся в лице. Он неприятно улыбался и, как ни в чем не бывало, манил меня пальцем.
Я осторожно подползла к нему на четвереньках. Мое тело била дрожь, страшно было представить, что может произойти в следующее мгновение. Не вызову ли я по неосторожности у Пилата очередной приступ гнева? И что он тогда со мной сделает?
«Сядь здесь».
Я села на пол рядом с креслом сенатора. Он принялся гладить мои волосы. Время от времени опуская руку на мою грудь. Пилат не смотрел на меня.
«Я чертовски устал», — вдруг сказал сенатор. Его взгляд все также был направлен куда-то в сторону. Поэтому я не знала, ко мне ли он обращается.
Я не решалась что-либо ему ответить. Я продолжала молча сидеть возле его ног, тяжело дыша и пытаясь (безрезультатно) унять предательскую дрожь.
«Я устал все держать под контролем», — продолжал Пилат. — «Этот проклятый город, под завязку наполненный безмозглым отребьем… Этим идиотам не поручишь ни одного дела, требующего хоть три грамма ответственности. Поэтому мне приходится контролировать каждого из них.
Каждого! Чтобы никто не напортачил. Чтобы все шло так, как нужно». — На секунду Пилат побагровел от злости и сильно сжал в кулаке мои волосы. Мне было больно. Но я смолчала.
«Даже гребаный Сенат не смеет принять ни одного законопроекта без моей резолюции», — Пилат самодовольно усмехнулся. — «Все они пляшут под мою дудку. Все! Они куда больше напоминают мне детский сад, нежели представителей власти. Сенаторы, ха-ха».
Пилат сделал очередной глоток виски и продолжил:
«Рано или поздно Совет Отцов примет меня», — в его голосе сквозила ничем не прикрытая ненависть. — «И тогда, наконец, город полностью подчиниться моей воле. Он станет моим со всеми своими потрохами. Когда эти старые маразматики впустят меня в Здание Совета, город перестанет принадлежать им!
А затем я очищу его. Каждую улицу, каждый замшелый домишко. Я очищу город Ангелов от скопившегося за долгие годы биологического мусора. И, в первую очередь, от самих Отцов, пережитков старорежимного политического строя. Одряхлевших бесполезных мамонтов, засидевшихся в своих креслах».
Кажется, Пилат с трудом держал себя в руках.
Я молча слушала его откровения. И в ужасе ждала, что последует за ними.
«Все… Все здесь», — он показал мне свои худые волосатые ладони, сжатые в кулаки. — «В моих руках. Под моим постоянным надзором. И мудрым руководством».
Пилат тяжело вздохнул:
«Я устал. Ужасно устал… Этот титанический труд… Он изматывает. Понимаешь? И морально, и физически.
А теперь ответь мне на вопрос: после всего, что я делаю для города, после всех бессонных ночей, моих лучших лет жизни, положенных в угоду гражданам, избравшим меня, после всех волнений и тревог, крови, пота и слез, могу я позволить себе отдохнуть? Расслабиться немного. Хоть изредка. Провести время в компании милой девушки…»
Теперь Пилат выжидающе смотрел на меня и улыбался. Как-то совсем по-отечески. Он ждал ответа. Я вновь кивнула и прошептала:
«Да…» — голос срывался. — «Конечно, можете».
Пилат улыбнулся еще шире — он услышал то, что хотел. Меня начало тошнить.
«Вот и славно, я тоже так считаю», — удовлетворенно произнёс Пилат. — «Тогда ты, наверное, сможешь выполнить одну небольшую просьбу». — Он вновь погладил меня по волосам, а второй рукой распахнул халат, обнажая свой отвратительный скрюченный стручок. — «Приступай, девочка».