— Жадничаешь! — отрезала Лизунова. — Хватаешь всех подряд, рвешься намолотить побольше! Не возражай, знаю, мне Олег говорил! Другие девки обслужат двух-трех за вечер и отдыхают. А ты по пять-шесть человек через себя пропускаешь! Норма вокзальной бляди, а не приличной девушки! Вот и поработаешь сама. На твое место масса охотниц.
— Я пользуюсь успехом… — заплакала девчонка.
— Врешь! — презрительно бросила Мария. — Не успехом ты пользуешься, а пьяными мужиками, которым все равно — тебя драть или куклу резиновую! Дура и вафлерша. Твое место в мужском сортире. Скажи спасибо, что на улицу не выгоняю! Поболталась бы с садистами, с чеченами, с прочим зверьем — тогда бы узнала!
— Я пять лет работаю! — откровенно разрыдалась проститутка. — Вы же меня сюда направили! Вы же! Пожалейте!
Лизунова не слушала ее. Она сняла трубку внутреннего телефона, набрала номер Олега.
— Привет, сын! Я закончила. Все девки — норма, кроме Лильки. Лильке пора прописать свободное плавание.
— Понял, мать. У тебя есть кандидатура на ее место?
— Естественно. Девочка восемнадцати лет, нежная, робкая, просто цветочек… По обычной цене.
— Твоя пациентка?
— Нет. Дочка моей пациентки.
— Плохо… Небось ничего не умеет…
— Ерунда! Сам ее всему и научишь. Не впервой.
— А почему… почему не твоя пациентка? Почему она тогда идет к нам?
— Девочке очень нужны деньги. Ее мать тяжело больна, живет только благодаря импортным лекарствам. А они дороги…
— Ясно. Ох и сука же ты, мать! Вечно на чужой беде наживаешься… Врач тоже мне!
— Ну ты и говнюк, сынуля! Это я телок под мужиков кладу? Это я публичный дом содержу? Это я у бандитов деньги клянчила, чтобы свое дело открыть? Это я дешевыми уличными шлюхами торговала при азербайджанцах? Молчи уж, скотина. Жалеешь матери денег, так и не вякай. Ишь ты, о нравственности вспомнил! И кто?! Профессиональный сутенер!
— Ладно, мать, ладно, — пробурчал Олег примирительно. — Не заводись. Извини.
— Еще скажи спасибо, что я твоих блядей бесплатно консультирую! — продолжала бушевать Мария. — Думаешь, мне приятно их вонючие дырки разглядывать?! В их дерьме ковыряться?! Да еще все время бояться заразы? Какого-нибудь тухлого СПИДа?! Нет, он мне моральные претензии предъявляет! Иисус Христос нашелся! Апостол Павел! Святой Себастьян!
— Ну сказал же, ладно, мать, извини, сказал же! — Олег с трудом сдерживал раздражение. — К тебе, кстати, сейчас придет Белов.
— Да ну? — удивилась Лизунова. — Север? Какими судьбами? Зачем?
— Да уж не трахать тебя, не рассчитывай! — злорадно усмехнулся Олег.
— А это мы еще посмотрим, сынуля! Еще посмотрим! Спасибо за хорошую весть! — Мария положила трубку. — Ну-ка, давай отсюда! — сказала она все еще рыдавшей проститутке. — Оделась — и давай. Не задерживай! — Она вытолкала из номера заходившуюся плачем девку. Сама подошла к зеркалу, критически осмотрела себя. Конечно, не Алая Роза. Но хороша. По крайней мере, привлекательней двадцатишестилетней истаскавшейся дуры Лильки. Несмотря на свои сорок два…
— Здравствуйте, Мария Филипповна! — сказал Север, входя.
— Здравствуйте, Север! — Она очаровательно улыбнулась. — Знаешь, зови меня Марией. И на «ты». Не так уж я и старше тебя.
— Хорошо, Мария! — кивнул Север. А красивая она баба, подумал он мельком. И смотрит призывно… Или кажется? Впрочем, какая разница?
— Мне, Мария, нужна твоя консультация. Насчет Милы. Ведь ты была ее лечащим врачом…
— А что с ней? Или Розу тянет обратно?
— Нет, пока не тянет. Но я хочу узнать — может ли потянуть? Что делать, чтобы этого не произошло?
— Ты ее удовлетворяешь?
— Полностью. Но она боится вывертов своей психики. Боится, что опять захочет унижений…
— Видишь ли… Нимфомания — болезнь сложная. У Розы она осложнена еще и мазохистскими тенденциями, этаким культом мученичества, самораспятия. С одной стороны, опасен любой стресс, ибо в каждом несчастье она будет винить себя. И наказывать себя — групповым сексом. Но, с другой стороны, если источником ее унижений станешь ты, она может этим удовлетвориться и большего не желать. Попробуй изменить ей…
— Не хочу! После нее ни одна женщина не возбуждает, да и люблю я ее так… Короче, изменить ей я просто не смогу.
— Хорошо, тогда избей ее.
— Не за что. И рука не поднимется.
— Хорошо, тогда трахай ее грубо, хамски, требовательно, чтобы ей казалось, будто вы — совокупляющиеся животные…
— Не могу… Она мне в постели богиней кажется… Хочется целовать землю, где она ходила…