Мила стонала навзрыд, но не от наслаждения, а от боли и отвращения. И вдруг ее нимфомания проснулась в ней. Содрогаясь от омерзения к самой себе, она почувствовала кайф от происходящего…
…Когда Тенгиз ушел, Мила, едва двигаясь, набросила халат, подошла к окну. Садившийся в машину Кунадзе приветственно посигналил ей. Ее передернуло. Тенгиз помахал рукой. Мила почувствовала приступ тошноты…
Она отошла от окна. «Подонок Тенгиз… Грязная тварь… — подумала она будто сквозь туман. — Север… Единственный, родной… Это из-за меня он погиб! — вдруг резанула мозг Милы нестерпимая мысль. — Из-за меня, из-за шлюхи, из-за Алой Розы, мерзкой, подлой нимфоманки! Чего я стою после этого?! Чего заслуживаю?! Голгофы! Распятия живьем! Ты, девка, думала, что очистилась, что любимый очистил тебя? Но грехи твои неподъемным грузом висели на его шее! Они и увлекли его в омут! И теперь ты рассчитываешь просто умереть, успокоиться?! Ну нет! Твое место на дне, в самой смрадной выгребной яме! Похлебай-ка сначала дерьма, как раньше хлебала, наслаждаясь этим дерьмом, прими позор, унижение, боль, казни свою душу! И только потом Бог дарует тебе смерть! А пока — ступай обратно в грязь, проститутка!»
Мила уронила голову на руки. Самобичевание обессилило ее. Но решение было принято. Она встала, подошла к трюмо, вытащила косметический набор, которым не пользовалась со времен работы в «Приюте любви». Накрасилась — ярко, небрежно, грубо. Достала из шкафа самое вызывающее свое платье, надела его, мельком, равнодушно осмотрела себя в зеркале… И, словно зомби, двинулась вон.
…Увидев Алую Розу, Олег вскочил из-за стола.
— Ты что, девочка? Зачем пришла?!
— Найди мне клиентов, Олег… — механическим голосом произнесла Мила. — Не меньше трех… А лучше — пять… Или семь… Желательно садистов… Вся выручка — твоя.
— А что скажет Север? — испугался Лизунов.
— Север… — тут Мила всхлипнула. — Север уже ничего не скажет…
31
Глядя на стволы наведенных автоматов, Север не чувствовал страха. Только горечь. Было очень больно сознавать, что больше он никогда не увидит Милу.
— Споем, что ли? — сказал Север Витьке. — Славяне перед смертью поют…
— Споем! — согласился Чекан. — Запевай!
— «Вставай, проклятьем заклейменный!..» — неожиданно для себя начал Север. Он осекся было, но Витька тут же охотно, решительно подхватил:
— «Весь мир голодных и рабов!..»
Блатные сначала захихикали, но страстное, яростное пение под дулами нацеленных «калашей» впечатляло. Уголовники притихли.
— «Это есть наш последний!..» — с ненавистью ревели две могучие глотки.
— Огонь! — махнул рукой Столетник.
Грохнули очереди. Север почувствовал резкую боль — он даже не понял, откуда она исходила. Сознание заволокло тьмой…
Очнулся Белов в странной комнате без окон. Руки за спиной были скованы наручниками, ноги связаны. Рядом валялся бесчувственный Витька Чекан. Он был жив — об этом свидетельствовало его шумное прерывистое дыхание.
Север осмотрелся. У одной из стен он заметил невысокую скамейку. Извиваясь всем телом, Белов добрался до нее, сел и принялся ногами расталкивать Чекана.
— Просыпайся, Витя! — теребил он друга. — Посмотри, где это мы? На том свете, что ли?
Чекан наконец очнулся, недоуменно взглянул по сторонам.
— Ой, Север… — произнес он обалдело. — Нас же вроде расстреляли…
— Ага! — откликнулся Белов. — Да, видать, не по-настоящему…
В этот момент стальная дверь, которую парни сначала не заметили, открылась. Вошел Столетник, сопровождаемый шестерками, несущими кресло.
— Ставьте сюда! — распорядился вор, указывая на место у стены, противоположной той, возле которой сидел Север. — И оставьте нас. Закройте дверь с другой стороны!
— Витька, ползи сюда! — сказал Север. — Негоже нам валяться перед всяким жлобьем.
Чекан подполз, взгромоздился на скамейку. Глаза двух друзей скрестились с глазами вора, словно рапиры.
Первым не выдержал Столетник.
— Что, струхнули, мальчики? — с холодной насмешкой бросил он. — Думали, смерть ваша пришла? Ошиблись, вы еще поживете.
— Чего тебе надо? — презрительно спросил Витька.
— Чего надо? Да как тебе сказать… Интересно. Любопытные вы ребята.
— Где мы находимся? — поинтересовался Север сквозь зубы.
— У меня. Где конкретно — неважно. Или тебе адресок назвать?
— Ты завалил Тенгиза? — продолжал Север, игнорируя убогую колкость.