— Что ж, — проговорил он наконец, — я думаю, попробовать можно. Листовки уже у тебя?
Юноша утвердительно кивнул.
— Будь осторожен, Володя. О тебе, кроме неё, никто ничего не должен знать. Понимаешь?
— Да, дядя Петро, будьте спокойны.
Старший улыбнулся и положил ему руку на плечо:
— Мне бы очень хотелось быть спокойным, сынок, но время не то. А за таких вот, как ты, как те ребята, сердце вдвойне болит…
В тот же вечер Володя Янченко передал листовки Нине.
Жизнь в городе становилась день ото дня труднее. Гитлеровцы угоняли в Германию не только взрослых, но и подростков. Нина ходила встревоженная.
— Не знаю, Володя, что и делать, — говорила она. — У меня же здесь бабушка, братишка с сестрёнкой. Что с ними будет, если меня увезут?
— Постой, — встрепенулся Янченко, — ты ведь, кажется, неплохо танцуешь?
Нина пожала плечами.
— К чему это?
— Сейчас объясню, — продолжал юноша. — В клубе по приказанию немцев возобновляются концерты. Слышала? Там нужна балерина.
— Да, но… — неуверенно начала было Нина.
— Знаю, знаю, — перебил её Володя, — ты не артистка. Ну и что? Попробовать можно. К тому же… — Он перешёл на шёпот. — К тому же это может стать и твоим заданием. Надо только кое с кем поговорить. Согласна?..
Имя Нины Сагайдак появилось на театральных афишах. Юная балерина быстро завоевала успех. На концерты с её участием собиралась вся военная знать оккупированного городка. Этим решили воспользоваться партизаны.
В городе заметили, что гитлеровцы готовятся к какому-то событию. Это видно было по всему. Днём у прохожих то и дело проверяли документы. Чуть ли не каждую ночь устраивались облавы. Гестапо свирепствовало.
Партизаны были начеку. Через своих связных установили, что ожидается приезд высокого начальства и что по этому случаю гитлеровцы решили устроить в клубе большой концерт.
Партизаны разработали свой план.
Володя передал Нине задание: «Тянуть время — танцевать как можно дольше, да так, чтобы немцы глаз от сцены оторвать не могли…»
— Надо завладеть их вниманием. Понимаешь? — взволнованно говорил он. — И удержать в клубе подольше…
И Нина танцевала. Она выходила на сцену и раз, и два, и три. Она уже не видела зрительного зала, не различала, кто там сидит. «Время, надо оттянуть время, — думала Нина, — успеют ли наши… Сколько ещё?..» И, заканчивая один танец, не отдохнув, начинала другой.
Наконец Нина вышла за кулисы, ей шепнули: «Тебя спрашивает начальник госпиталя».
— Госпиталя? — удивлённо переспросила Нина. Сердце тревожно сжалось.
«Что ему надо? — подумала она. — Неужели сорвалось?»
Нина вдруг почувствовала страшную усталость. Ноги горели: «Неужели всё было зря?»
Собрав последние силы, она медленно двинулась в комнату. У двери задержалась, как бы раздумывая, входить или нет. Мельком оглядела костюм, приосанилась, затем глубоко вздохнула, словно стряхивая усталость, и, изобразив на лице улыбку, толкнула дверь.
В комнате было двое. На диване, небрежно опершись о валик и забросив ногу за ногу, сидел немецкий офицер. Он слушал склонившегося рядом в угодливом полупоклоне человека в штатском. Скрипнула дверь, открываемая Ниной. Холодно блеснуло стёклышко монокля, и две пары глаз уставились на девочку. Некоторое время её бесцеремонно разглядывали. Затем офицер, улыбнувшись, поманил её пальцем. Нина сделала несколько шагов и остановилась. Офицер что-то сказал по-немецки штатскому, и оба громко рассмеялись.
— Ближе, ближе, — по-русски произнёс человек в штатском. — Не надо бояться.
«Переводчик», — догадалась Нина. Она подошла совсем близко и вопросительно взглянула на него.
Переводчик в двух словах объяснил ей, что господин начальник госпиталя большой любитель балета и пришёл выразить Нине своё искреннее восхищение её талантом. «Вот оно что», — волнение сразу улеглось. Нина слушала молча, слегка наклонив голову, изредка улыбаясь. Она почти не улавливала смысла слов переводчика. Всё это было уже неважно. Вдруг она насторожилась, «Что это он говорит?»
— Когда мы кончим войну и установим свой порядок, вы сможете учиться в балетной школе. Мы любим талантливых людей и заботимся о них…
Нина перевела взгляд на офицера. Он сидел всё в той же позе, самодовольно улыбаясь, и короткими кивками головы подтверждал то, что говорил переводчик.
Нина еле сдержалась, чтобы не бросить ему в лицо что-нибудь хлёсткое, злое. Сказать, какой сюрприз ожидает его сегодня после концерта. Объяснить ему, наконец, что вовсе не для них она танцует, не ради их удовольствия. Но она молчала. Перед фашистом стояла высокая смуглая девочка в ярком украинском костюме. Две косы легли на грудь. Из-под длинных густых ресниц спокойно смотрели глубокие серые глаза. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Офицер легко поднялся с дивана и грубо взял её за подбородок.