Хава, которая слушалась, боялась и уважала своего отца, спешила заверить, что она никогда не пойдет против его воли. И вполне искренне удивлялась, откуда взялись подобные мысли.
— Мара? Эта серая мышка? Как ты мог подумать, что я стану кого-то к ней ревновать.
Она лукавила. На пирах Хава нередко посматривала в сторону соперницы, видела, как вьются вокруг нее молодые сановники, слышала их восторженные речи, предназначенные для ее маленьких ушей: и «чарующая улыбка», и «тонкий стан», и «грудь, словно гроздья винограда»; слышала — и приходила в ярость. Мару спасало только то, что она была полной противоположностью принцессе и редко покидала отчий дом.
Между тем с того самого дня, как во дворец наместника вошел командир царского полка, сердце бедной девушки не знало покоя.
— Ты бы видела, как он на меня смотрел! Как будто всю жизнь был в меня влюблен! — по-доброму хвастала Мара перед подругой, мечтательно закатывая глаза.
— Вот так? — спросила Элишва, старательно изображая томный влюбленный взгляд.
Ее мастерства хватило ненадолго — она прыснула со смеху, а потом и вовсе рассмеялась, да так, что Маре пришлось ее ущипнуть, чтобы привести в чувство.
— Вот не буду тебе ничего рассказывать, — сказала она без обиды и жеманства.
— Ладно, ладно, прости, Думаешь, он к тебе посватается?
— Не знаю, — нахмурилась Мара, — в последнее время к нам зачастил туртан Гульят, и отцу он, кажется, нравится куда больше, чем Ашшур-ахи-кар или Ишди-Харран.
— Постой-ка, а разве твой отец не выставил Ишди-Харрана за ворота?
Мара перешла на шепот:
— Я его боюсь. Когда думаю о нем — как будто вижу перед собой шеду или ламассу. Я тоже думала, что он после того случая не посмеет явиться в наш дворец, так нет же — упертый как осел.
И все-таки что-то в ее голосе и словах показалось Элишве нарочитым, и она с подозрением посмотрела на подругу.
— Не может быть… только не говори, что он тоже тебе нравится!
— Нет, нет. Нет же, говорю, не нравится… Полгода назад я подарила ему надежду, когда тайно встретилась с ним у нас в саду и дала себя поцеловать. Но если бы ты знала, как я потом испугалась! Он оказался таким грубым, таким жадным до ласк, что я едва от него отбилась. И уж точно у меня больше не было желания с ним видеться, — девушка нахмурилась. — А он стал приходить к нам по разным поводам, и каждый раз хотел увидеться со мной, как будто у него появились на меня права. Хорошо еще, что отец пресек его настойчивость. . . Постой-ка, откуда у тебя это серебряное колье? У тебя ведь было другое? Или нет?
Элишва неожиданно смутилась этого совершенно невинного вопроса, покраснела и пробормотала:
— Другое… Но оно мне нравится… А то я вчера потеряла. Расстегнулась застежка, и оно соскользнуло с шеи, да так не вовремя, что подобрать его не было никакой возможности. А это… это мне подарил друг.
Мара, сделав вид, что все это ее совершенно не интересует, великодушно сменила тему разговора:
— Какой-то пожилой ассириец вот уже, наверное, час таращится в нашу сторону. Посмотри, может, ты его знаешь. Только не оглядывайся сразу!
Элишва, отпив из кубка вина, осторожно посмотрела через правое плечо.
— Конечно, знаю. Это кузнец Омид. Он делал мечи для Мар-Зайи и дяди Ариэ.
— Что же он тогда вылупился? Или ему жены мало?
— Наверное, выпил лишнего.
После этих слов девушки дружно рассмеялись и, уже не скрываясь, стали поглядывать на кузнеца, желая смутить его своим вниманием.
Оружейник Омид, догадавшись, что причиной этого смеха стал именно он, поспешно отвернулся от развеселившихся подружек и сделал вид, что увлеченно ест плов.
Сидевший рядом старый приятель, тоже кузнец, наклонился к нему на ухо и сказал:
— Еще ведь и насмехаются… Но, может быть, ты ошибся? И это не твое колье?
— Как я мог ошибиться, когда сам дарил его дочери на пятнадцатилетие!
Оружейник Омид пришел на пир в самом скверном расположении духа, с одной лишь целью — встретиться со своим приятелем и поделиться приключившейся с ним намедни историей. Много вина, благодарный слушатель и возможность затеряться среди толпы, так, чтобы никто не обращал на тебя внимания, пока ты будешь изливать душу, — чем не лечебная микстура в подобных обстоятельствах!
В те дни, когда город выжидающе посматривал в сторону наместника Ниневии, — какой он найдет выход ради устройства пира, — у оружейников шла своя война. Тот же Омид, владевший самой большой мастерской в ремесленном квартале, вертелся как уж на сковороде: то занижал цену на кольчугу, то обещал выковать мечи в долг, то брался за работу, к которой всегда относился свысока, а дела все равно шли плохо. Пока ему внезапно не улыбнулась удача. Как-то в гости к Омиду нагрянул один из людей Набу-дини-эпиша с предложением поработать на царя.