Высокая девушка в алом платье, горделиво расхаживающая между торговыми рядами среди шумной и разношерстной толпы, привлекла внимание моего приказчика: Ерен, поступивший ко мне на службу за месяц до этого, человек крупный, гладкий, но отнюдь не рыхлый, в свои тридцать все еще подыскивающий себе невесту, зацокал языком и дважды толкнул меня локтем в бок.
— Думаешь, она дорого стоит? — загоревшись, спросил он моего совета.
— Думаю, она не продается, — проследив за его взглядом, смеясь, сказал я. — Она не шлюха, если ты это имеешь в виду. А если таковой была бы, то одного твоего месячного жалованья едва хватило бы, чтобы покрыть издержки на ее богатый пояс, и те серьги и кольца, что ее украшают.
Ерена это не успокоило:
— Не так уж она и богата, если обходится без паланкина и свиты.
В чем в чем, а в сметливом уме моему приказчику отказать было нельзя.
— Что я могу поделать, если маленькие женщины не вызывают у меня ничего, кроме чувства жалости, — сказал он в свое оправдание. — А эта… да она почти одного роста со мной! А какая фигура, стать! Вот только как с ней познакомиться?
— Да, задача. Может, мне помочь тебе?
Ерен посмотрел на меня с сомнением. Ни опыт нашего с ним общения, а мы нередко выбирались с ним в город, ни тем более мое обезображенное лицо не внушали особенного доверия к моим словам, но сказать это своему хозяину он не решился и с почтением поклонился:
— Мой господин, я не смею просить тебя об этом.
— И все-таки, сколько бы ты заплатил за такую услугу? — насмехался над ним я.
Ерен, скорее всего, соскочил бы с крючка, ведь помимо всего он был если не скрягой, то уж точно бережливым, но Дияла в этот момент словно нарочно посмотрела в нашу сторону и, заметив меня, приоткрыла лицо и улыбнулась, отчего показалась ему еще краше, еще желаннее. Мой приказчик почему-то поверил, что этот взгляд и улыбка были предназначены именно ему.
— Кажется, я ей понравился, — загорелся он.
— Отдашь половину своего месячного жалованья? Подумай, разве она того не стоит? Решайся, или она скроется из виду, — поддразнивал я.
— А если не получится? — почти согласился Ерен, впрочем, вполне уверенный в моем поражении.
— Тогда в этом месяце ты получишь вдвое больше серебра, чем обычно.
Всегда проще играть, зная, что победа будет за тобой.
Ерен почесал затылок, и, чтобы окончательно похоронить мои потуги, поставил сразу несколько условий:
— Но тогда тебе придется узнать ее имя, чья она дочь… и сделать так, чтобы она заговорила со мной.
— По рукам… Подожди меня здесь.
Оставив его, я быстро подошел к девушке.
— Я уж подумала, что ты не узнал меня, — кокетливо ответила на мое появление Дияла, не обернувшись, а продолжая увлеченно рассматривать разноцветную сирийскую ткань на широком прилавке.
— Ты не поверишь, но ты мое самое ценное приобретение на этом рынке за сегодняшний день, — смеялся я.
— Вот уж не сказала бы. Марона вспоминал о тебе недавно.
— А ты? Разве ты не вспоминала меня?. .
Дияла сделала вид, что не расслышала моего вопроса. Пришлось отступить:
— И как он поживает?
— Его взяли в царский полк. В конницу. Они завтра выступают.
— Знаю. Я отправляюсь в поход вместе с царем.
Она посмотрела с тревогой. Я, как сумел, попытался ее успокоить.
— Там будет неопасно. Да и вернемся мы скоро.
— Правда? — она с надеждой заглянула в мои глаза.
Мне не понравилась ее грусть, и надо было срочно исправлять ситуацию.
— Я только что выиграл на тебе половину жалованья своего слуги.
— Ты ставил на меня? — удивилась Дияла.
— На то, что я познакомлюсь с тобой. Мне надо, чтобы ты обратила внимание на моего приказчика. Не поможешь с ним расправиться?
Она громко рассмеялась.
— Только если ты отдашь мне половину выигрыша.
Вот кто умел вести дела…
Вечером того же дня мы собрались большой и шумной компанией в моей недостроенной усадьбе. Я, Марона, Дияла, мой брат Рамана, сестра Элишва и Ерен. Последний, кстати, догадался, что его обвели вокруг пальца, и это повергло его в некоторое уныние, но мои фокусы, подчеркнутое внимание к нему со стороны Диялы, чувствовавшей перед ним свою вину за этот невинный обман, а также обилие вина свели его грусть на нет. К полуночи он обнимался с Мароной и заплетающимся языком спрашивал его, не согласится ли сотник Шимшон отдать за него свою красавицу дочь.
Дияла, подслушавшая этот разговор, долго и громко смеялась. А потом посмотрела на меня так выразительно, с такой грустью, что мне все стало ясно без слов. Она была влюблена в меня, глубоко, безнадежно… и безответно.