— Рамал, — позвала Хава своего телохранителя.
Тот шагнул к принцессе, чтобы выслушать приказ. Это был огромный неповоротливый старый воин — одноглазый, с глубокой бороздой красного шрама через всю правую половину лица, с толстой шеей, словно у быка, в тяжелых, несмотря на жару, доспехах.
— Как только закончатся скачки на верблюдах, возьмешь Арука, найдешь вместе с ним Трактиса, приведешь его ко мне. Остальным выколоть глаза, вырвать языки, и отрубить уши… раз уж никто ничего не видит, не говорит, не слышит.
Несколько слуг, услышав приговор, упали ниц перед юной принцессой, принялись рвать на себе волосы и молить о пощаде.
Рамал припал к уху принцессы, зашептал:
— Моя госпожа, это царская конюшня, и царь будет в гневе, когда узнает об этой казни. И отец не одобрил бы это решение.
Хаву переполняли гнев и жажда мести, но телохранитель был прав, не могла не признать она.
— Хорошо, ну хотя бы попугай. Приготовь все для казни, чтобы они видели, а потом отпусти.
Царица Закуту оставила царя, когда он собрал вокруг себя наместников, чтобы выказать им свое недовольство тем, как медленно и плохо собирается в последнее время ассирийское ополчение в провинциях. То, что Син-аххе-риб решил заняться этим на ипподроме, не сулило ничего доброго. Попадись ему сейчас кто угодно под горячую руку — не миновать беды. В этой шкуре могла оказаться даже она, его жена, так разве не разумнее было обезопасить себя от грома и молнии, способных ее испепелить? Тем более что на скачках всегда можно встретить человека, с которым найдется о чем поговорить. Сейчас Закуту интересовал казначей Нерияху.
— Тебе следует поторопиться, — говорила Закута, прогуливаясь вместе с казначеем вдоль трибун.
— Как прикажешь, моя госпожа, — хладнокровно ответил Нерияху.
— Хочу, чтобы ты знал, почему. Убит Нимрод. И даже если Табшар-Ашшур не поплатится за это головой, доверие к нему царя пошатнется. Что это за министр двора, который не может обеспечить безопасность царской свиты! Нельзя упустить такой момент.
Нерияху ничем не выдал своего волнения от услышанной новости, и как его ни распирало любопытство, он не стал спрашивать, кто и за что убил царского колесничего. В своей жизни он всегда твердо придерживался самого главного для себя правила: рыба только тогда и попадается на крючок, когда лишний раз раскрывает рот.
— Камня и дерева для усадьбы Табшар-Ашшура завезли в три раза больше, чем было заплачено серебром. Приказчик заглотнул наживку. Принял все расписки и доложил своему хозяину, что благодаря его стараниям строительство обойдется значительно дешевле, чем думали сначала.
— Не получится так, что виноватым окажется приказчик?
— Нет. Приказчик молод, работает первый месяц, из кожи вон лезет, чтобы доказать свою полезность. По документам две трети серебра были взяты из царской казны, якобы для нужд двора, на самом же деле…
— А на самом деле серебром воспользовался Табшар-Ашшур… Как же это нехорошо. Что дальше?
— Завтра же я отправлю запрос царскому ревизору, чтобы он проверил траты двора. Скажу о своих подозрениях.
— Именно так и надо.
— Остальное сделает за нас Палтияху. Он сам найдет липовые расписки, сопоставит с количеством закупленных строительных материалов и доложит царю о честно выполненной работе.
— Но они оба держат сторону Арад-бел-ита.
— Это ничего не меняет. Я слишком хорошо знаю Палтияху. Когда дело коснется царской казны, он будет непреклонен.
— Надеюсь, ты прав…
Царица, почувствовав на себе взгляд царя, подняла голову. Улыбнулась. И внутренне содрогнулась, когда даже на расстоянии ощутила его ярость.
Дромадеры заходили на последний, третий круг. Из ста верблюдов отсеялась почти треть. Остальных отделяли от финиша меньше десяти стадиев.
В этот момент за спиной у Бальтазара появился соглядатай.
— Мой господин, у колесниц, готовящихся к скачкам, замечен и схвачен посторонний.
— Хорошо. Мне нужно его признание, что он там делал и по чьему приказу…
23
За два года до падения Тиль-Гаримму.
Урарту. Долина реки Аракс
К ночи Хатрас осмелился приблизиться к реке. Весь день он скрывался в перелесках, прячась от скифских отрядов. Они встречались на его пути уже дважды, хорошо еще, что выручили заросли орешника. Неужели Арпоксай отправил свои разъезды в дозор вдоль берега? А ведь беглецу во чтобы-то ни стало надо оказаться на той стороне, и бежать, бежать, бежать…
Сумерки стали спасением.