Но этот час еще не пришел, ей кажется, он еще не пришел. Если бы она услышала какой-нибудь шум, она бы сразу очнулась от этого полусна. Вроде в кухне загремела посуда? Нет, ничего, это ей показалось. Она снова задремала. Дремлет, дремлет, дремлет. Внезапно ей снова кажется, что на кухне зазвенела посуда. Как будто ударяют горшком о горшок. Нет, это не из кухни, откуда-то с улицы, да и не похоже это на звон посуды, что-то другое звенит.
Она вырывается из своего полусна и прислушивается. Звонят. В сельской церкви звонят, у святого Мартина. Похоже, звонят по покойнику. Но по кому? И так рано?
Возвращается Мерлашка. В комнате уже совсем светло.
— Ешьте побыстрее, пока горячее, — говорит она. Помогает ей сесть, потом постилает на одеяло салфетку, на салфетку ставит скамеечку, а на скамеечку — тарелку. — Шато вас подкрепит, я так сделала, впору ангелам есть. — И говорит, говорит, говорит… Наверно, для того, чтобы развлечь ее; как развлекают ребенка, чтобы заставить есть. А она не слышит ее, все прислушивается к звону колокола в деревенской церкви святого Мартина. А в голове беспрерывно вертится: по ком это звонят, да еще так рано?
Она не может больше выдержать.
— Послушай, по ком это звонят? — внезапно спрашивает она и правым ухом — им она лучше слышит — поворачивается к окну.
— Где звонят? — удивляется Мерлашка.
— В нашей церкви, у святого Мартина, ты что, не слышишь?
— Нет, не слышу, нигде не звонят, — отрицает Мерлашка. — Да и кто может звонить, если у нас уже давно нет звонаря? — добавляет она.
— Иисусе, но я слышу, что звонят, — настаивает она.
— В ушах у вас звон, это вы и слышите, — пытается успокоить ее она. — И у меня часто звенит в ушах. А у вас к тому же температура, поэтому у вас еще сильнее звенит. Конечно, это от болезни.
— Ты думаешь? — Кнезовка делает вид, что соглашается. Чего спорить с этой глупой Мерлашкой, она все равно будет гнуть свое. Она-то ее хорошо знает. Это вам приснилось… Это из-за болезни… Это вам только кажется… Вот и теперь: это у вас в ушах звенит. И снова про болезнь. Тут ее не разуверишь, как ни старайся.
— Когда придет доктор, скажите ему, что у вас иногда звенит в ушах, он вам что-нибудь пропишет, у вас и перестанет, — говорит Мерлашка, убрав с постели и готовясь уйти. Кнезовка не отвечает ей, только глазами провожает ее, когда та идет к двери и закрывает ее за собой. Может, она говорила правду? На мгновение она сомневается в том, что и правда слышала колокольный звон от святого Мартина. Может, у меня взаправду звенит в ушах, размышляет она. Мерлашка сказала, что и у нее звенит в ушах. У меня и раньше звенело в ушах. Но это было иначе, чем сейчас, звенело совсем тихо, словно кузнечик стрекочет в траве, а здесь так отчетливо: бим, бам, бом. Она приподнимается и напряженно прислушивается. Бим, бам, бом, бим, бам, бом — совсем как звонят по покойнику. Но, сидя, она слышит ничуть не лучше, чем лежа. Снова ложится. Слышно, как и раньше. Бим, бам, бом… Откуда же это слышно, если не от святого Мартина?
Она прислушивается. Слушает и дремлет. Дремлет и слушает. И беспрестанно спрашивает себя: по ком же это звонили, что Мерлашка не хотела сказать? Внезапно ее пронзает боль, от которой перехватывает дыхание и мертвеет тело: а что, если это звонят по Ивану? Он позвал меня, Марта передала мне, я хотела к нему, но Мерлашка не выпустила меня. А теперь слишком поздно, теперь по нем звонят. Мерлашка! Мерлашка! Мерлашка!
Открывает рот, напрягается, но голоса нет как нет. И все-таки Мерлашка откликается на ее зов. Она тихо открывает дверь и на цыпочках подходит к ее кровати. И когда та вот так приближается к ней, она кажется ей совсем иной, не обычной. Она не может объяснить себе, что же в ней изменилось, вроде бы она и вовсе не она, будто у нее нет настоящего тела, дотронься до нее и ничего не почувствуешь, словно это ее дух, а не она сама.
— Что с вами, матушка? Хотите что-нибудь?
И голос тоже не такой, как обычно, тихий и как будто неземной, нечеловеческий или такой, словно она лишь выдохнула эти слова, а не произнесла их.
— Почему ты мне не сказала, что звонят по Ивану? — При этом она сама слышит, как дрожит ее голос, и чувствует, что готова расплакаться.
— Боже мой, матушка, как вам могла прийти в голову такая мысль, что это по Ивану звонят? — слышит она тот же странный голос. Да, только голос и слышит, а Мерлашка исчезла, словно утонула во тьме. — Ведь мы же ему написали, ответа еще нет, надо подождать, — доносится до нее.
— Значит, это не по Ивану звонят? Я так перепугалась.
— Конечно, нет, — говорит тот же голос — По Ивану бы здесь и не звонили, по нему бы в Любляне звонили.