— Чего ты не спишь? — боязливо спрашивает она.
Он смотрит на нее как-то потерянно и ничего не отвечает, будто и не понял, о чем она его спросила. И лишь после долгого молчания у него вырывается:
— Думаешь, он правда уже не поправится?
Слышал, осеняет ее тоскливая догадка. И пугает, приводит в замешательство. Она не знает, что ответить. Ей хочется сказать что-нибудь такое, что его утешит, она должна ему это сказать, но разве остались еще такие слова?
— Ты знаешь, тогда я поступил неправильно, — вырывается у него, прежде чем она успевает ему ответить.
— Когда ты поступил неправильно? — удивленно переспрашивает она.
— Не послушался тебя, когда ты меня уговаривала переписать на него землю, — глухо отвечает она.
С тех пор прошло несколько лет. Она была больна, нет, точнее, ей нездоровилось — когда это крестьянке удается по-настоящему поболеть? Она простудилась, и в ней сидела хворь, то ли грипп, то ли что другое. С тех пор как Ленка вышла замуж, она осталась совсем одна, дел у нее было выше головы. Поэтому она не легла в постель, хотя и была такая разбитая, что едва держалась на ногах. Только иногда на две-три минуты присаживалась где-нибудь в уголке, чтобы чуть отпустила ее страшная разбитость, а потом опять ползала по дому, словно осенняя муха. Такой ее однажды и застал Тинче.
— Что с вами, мама? — спросил он. Спросил, как ей показалось, не слишком обеспокоенно, скорее потому, что должен был что-то сказать, увидев, как она среди бела дня дремлет, сидя за столом.
— Что со мной может быть? — недовольно ответила она. — Ноги отказываются служить, а руки словно из свинца. Да ладно, полегчает, если не раньше, так на том свете.
— Надеюсь, дела не так уж плохи, чтобы думать о том свете, — с улыбкой возразил Тинче.
— Видно, я простудилась, вот простуда и сидит во мне, — помолчав, сказала она уже не таким ворчливым голосом.
— Вы бы легли, раз больны, — ответил на это Тинче.
— Как же мне лечь, если на мне все дела? — снова сердито сказала она. — А кто станет варить, убирать, доить коров, кормить поросят, если я буду разыгрывать барыню и из-за всякой простуды ложиться в кровать?
Она измерила его долгим взглядом, ожидая, что он скажет. Он не отзывался, и, помолчав, она продолжала:
— Мне нужна помощь. И не только сейчас, когда я больна, а постоянно; старею я, надолго ли меня хватит? Почему ты не женишься? Годы ведь и тебе прибавляются, да и Пепце тоже. Вы что, на старости лет будете жениться? Пепца тебя ждет и ждет, а ты… В конце концов ей надоест ждать и она выйдет за кого-нибудь другого.
Он ничего не отвечал, только его взгляд говорил, что она коснулась того, чего нельзя было касаться. Она уже было пожалела, что у нее необдуманно вырвались эти слова. Потом ее снова охватила злость. Ну что он все молчит? Ей действительно нужна помощь. Такому дому, как у них, нужны молодые руки, она уже слишком стара, чтобы со всем справиться.
— Куда ж я ее приведу? — через некоторое время вырвалось у Тинче. — А служанкой она и в другом месте устроится.
— Какой служанкой? — изумилась она. — Она будет хозяйкой, а не служанкой.
Слова сына обидели ее. Я ему помеха, уже сейчас помеха, кольнуло ее. Такого она от него не ожидала. Вначале ей хотелось заплакать, потом ее лицо залил сердитый румянец. Она пыталась превозмочь себя, но это ей не совсем удалось.
— Как только ты приведешь ее в дом, я сразу же передам ей поварешку и ключи от кладовых, — резко сказала она. — Я буду ей помогать, а не она мне. Конечно, если вам понадобится моя помощь, если нет, буду просто сидеть у себя в комнате. Могу уйти в нее хоть сегодня. Не бойся, я вам мешать не стану.
Она не знала, понял ли он, что она хотела сказать и почему его слова так ее задели. Его лицо по-прежнему напоминало облачное небо.
— Пока отец будет хозяином, Пепца будет служанкой, если я приведу ее в дом, станете вы нам мешать или нет, — мрачно сказал он. — А я — батраком, — добавил он горько, так горько, что она мгновенно поняла, что его грызет: отец не хотел передать ему хозяйство, переписать на него землю. Просил ли он его когда-нибудь об этом, она не знала. Скорее всего, нет, потому что Мартин никогда об этом не упоминал. А Тинче побаивался отца, не решался спросить его. Он ждал, когда отец сам догадается, что нужно сделать. А тот не догадывался, и это все больше и больше грызло Тинче. Он чувствовал себя батраком, батраком в собственном доме.