— Что случилось, мама, зачем вы пришли? — спрашивает Тинче.
— Что могло случиться, просто я слышала, что кто-то пришел, вот и спустилась посмотреть, — отвечает ему она.
Похоже, они в замешательстве, и Тинче тоже. Она хочет спросить его, кто эти странные гости, но в их присутствии не смеет. Только сейчас она замечает, что у всех троих винтовки. Она пугается. И за Тинче боится.
— Раз уж вы здесь, сготовьте что-нибудь для парней, они голодные, и горячее им не помешает, — говорит Тинче.
Этого еще не хватало… да к тому же среди ночи, недовольно думает она. И все-таки отказать не решается. Идет в кухню, разжигает огонь и ставит на плиту горшок с молоком. Разбивает на сковороду несколько яиц. Когда приносит все это в комнату, пришельцев уже нет, за столом сидят Тинче и Мартин. Мартин кажется озабоченным.
— Где это ты был, что только сейчас заявился ужинать? — раздраженно спрашивает она. — Ты думаешь, мать должна тебе готовить посреди ночи?
— Я уже не ребенок, чтобы давать вам отчет о своих делах, — сдерживая недовольство, возражает Тинче.
— Не ребенок, а поступаешь, как ребенок, не подумав, — упрекает его Мартин, — Если бы это были любовные дела с Пепцей или с кем другим, я бы на них просто наплевал. Но те дела, которыми ты сейчас занимаешься, — вещь опасная, парень, опасная не только для тебя, но и для нас.
— А почему для вас? — усмехается Тинче.
— Разве не видишь, что они вытворяют, — вскипает Мартин. — Из-за тебя и из-за твоих дел у нас могут сжечь дом, забрать скотину, а нас согнать с земли, посадить в тюрьму.
— То, что вы говорите, отец, — правда, — отвечает Тинче. — Они могут сжечь, могут согнать нас с земли и сгонят, как согнали тех, кто на другой стороне, сгонят, если мы покорно будем ждать, чтобы они сделали с нами то, что задумали. Но землю они могут украсть у нас только в том случае, если останутся здесь, в Германию или Италию ее не унесут. Так что же нам делать? Мы должны выгнать их отсюда. Вот я и выбрал ту дорогу, которая вам так не нравится.
Мартин не знает, что на это ответить. Ей кажется, слова Тинче убедили его, глубоко врезались в его душу. Ее они взволновали и даже растрогали. Каким голосом парень говорил, как будто заклинал их. Именно поэтому тревога еще сильнее охватывает ее. Ведь это давно беспокоит ее, с того самого раза, как приходили те трое, а сейчас ее словно подкосило. Она не за землю боится, не того, что их дом сожгут, а ее и Мартина куда-нибудь отправят, она боится за Тинче. Неужели он и правда должен ходить по такой опасной дороге? Мартин сказал: «Я боюсь итальянцев или немцев меньше, чем наших, тех, кто думает иначе, чем ты».
— Ох, Тинче, неужели ты в самом деле должен… — вырывается у нее словно глубокий вздох, но она умолкает, не договорив. Ее куда-то уносит. Снова у нее в руках яйца и теплое молоко. И то и другое она принесла Тинче, чтобы он подкрепился, чтобы к нему поскорее вернулось здоровье. Но Тинче отворачивается к стене, когда она уговаривает его что-нибудь съесть.
— Унесите это, воняет, — стонет он. — Я хочу пить, дайте вина.
Когда она возвращается в кухню, в дверях натыкается на Мартина.
— Не ел? — глухо спрашивает он.
— Не мог, — стонет она. Слезы одолевают ее. И вместе со слезами вырывается то, что она так долго душила в себе, то, что зародилось в ней в ту ночь, когда Мартин отчитывал Тинче за избранную им дорогу. — Если бы Тинче не ввязался в это… во время войны… он был бы сейчас здоров, — всхлипывает она.
— Разве ты не понимаешь, он не мог иначе, — отвечает Мартин.
Ох, эти его слова. Сколько раз она их уже слышала. Я не мог иначе… он не мог иначе… Как будто говорил: посмотри на этот мир. Ты можешь представить, чтобы его не было? Тогда и нас не было бы, ни тебя, ни меня, ни всего того, что вокруг.
Это правда, все должно было случиться так, как случилось, бормочет она, возвращаясь мыслями к Тинче. Тинче не мог иначе, скорей всего, действительно не мог, и другие тоже. Но почему такое случилось с нами? Почему Тинче должен умереть? Господи, да ведь он уже умер.
— Мартин, Мартин!
4
Кто-то хватает ее за плечо, словно хочет оттащить в сторону, вытолкнуть из комнаты. Это не Мартин, это кто-то другой ворвался в комнату, лицо искажено, глаза горят, как у дьявола. Господи помилуй, да ведь это же Лукеж, она всегда подозревала, что это он выдал Ивана. Ну а теперь сам себя выдал, это он и был Иудой, Иван — даже мертвый — стоит у него поперек дороги. Лукеж не пускает ее к нему, не дает ему помочь, если ему еще можно помочь.