— В эти дни я раздумывал и так, и эдак, — снова начал разговор Мартин. — Всю жизнь я дрался за землю, за наше Кнезово, да и сейчас дерусь за него. Кто-то должен взять в руки поводья, когда меня не станет, сказал я себе. Вот я и вспомнил про тебя, про вас; Ленка ведь тоже Кнезова, подумал я. Хотя я не очень-то верил, что ты возьмешься за это. Если говорить в открытую, придется признаться, вообще не верил. Все равно надо ему сказать, слово не лошадь, решил я. Хотя бы для того, чтобы завести разговор. Да, завести разговор, а потом я скажу то, что думаю на самом деле.
Он замолчал и принялся рассматривать одного за другим; его глаза остановились и на ней. Комната снова онемела. Все напряженно ждали, что еще скажет Мартин, и она тоже.
— У тебя два сына, так ведь? — после недолгого молчания с трудом заговорил он.
Ни Мирко, ни Ленка не ответили, только смотрели на него напряженно, с удивлением.
— У вас два сына, — снова повторил Мартин. Подождал еще мгновение и только потом высказал то, что родилось в нем в последние дни. — Одного отдайте мне.
— Как? — удивленно спросил Мирко.
— Чтобы он унаследовал Кнезово, когда меня не будет, — отрезал Мартин.
Минуту-другую все молчали. Потом Мирко сказал:
— Оба еще маленькие.
— Вырастут, а до тех пор придется мне тянуть, — отрубил Мартин.
— Именно это я и хотел сказать, — продолжал Мирко. — Сейчас они еще маленькие, а вырастут, пусть сами решают, захочет ли кто-нибудь из них стать хозяином Кнезова.
— Пускай сами решают, когда вырастут? — усмехнулся Мартин. — Нет, так дело не пойдет, парень, — заявил он. — Мы должны решить это сейчас, все мы. Чтобы знать, что у Кнезова есть наследник, чтобы научить его хозяйствовать, чтобы привязать его к земле, чтобы позднее ему не пришлось решать, принимать Кнезово или нет. Дайте мне Мирко или Славко, все равно которого, но дайте сейчас, а не через несколько лет.
— Сразу же послать его к вам, сейчас… навсегда… чтобы он жил тут? — Ленка начала заикаться.
— Сейчас, навсегда, я же сказал. — Мартин был неумолим.
Ленка и Мирко переглянулись. Ленка то краснела, то бледнела в явной растерянности.
— Нет, этого мы не можем, — через некоторое время сказала она тихо.
— Не можете? — протянул Мартин и подвинулся на стуле, как будто хотел встать. Она побоялась, не кинулся бы он к Ленке, не ударил бы ее.
— Ребенок — это не телок, которого можно отдать из хлева, как только он перестанет сосать, — заговорил Мирко. — Ребенок — это… так сказать, твоя кровь, Ленку это бы убило, если бы он перестал держаться за ее юбку, ну… Вы сами понимаете… С другой стороны, мы же не знаем, какие склонности у них будут, когда мальчишки вырастут. Как бы неладно не получилось — мы исполним ваше желание, а потом всю жизнь будем себя упрекать. Нет, этого мы действительно не можем.
— Не можете, — со вздохом повторил Мартин; не так, как раньше, когда приподнялся со стула и ей показалось, что он поднимет руку на Ленку, сейчас он как-то странно сгорбился, словно его плечи придавили чем-то тяжелым. Он взялся за бутылку, налил только себе, поднес стакан ко рту. Выпил, но не залпом, а медленно, не торопясь; он казался ей совершенно потерянным.
Наверно, и Ленка пожалела его, увидев таким. Мягко, почти сочувствующе она сказала:
— Что вы так беспокоитесь об этом Кнезове, отец? Как-нибудь обойдется.
Если бы она раньше сказала ему это, он был так взорвался, что комната затряслась. Сейчас он только посмотрел на нее, посмотрел печально, с болью, с упреком.
— Чего беспокоюсь? Кому-то надо беспокоиться или нет? — спросил он. — Или бросить хозяйство под ноги первому попавшемуся нищему?
Он молчал, словно выжидал, кто что скажет. Но они молчали, поэтому он сам продолжал:
— Земля должна быть обработана, меня бы хватил удар, если бы наши нивы зарастали мхом, а лоза на Плешивце умирала. Мы остались с Аницей одни. Стареем. Сколько времени мы еще потянем лямку? Пять, десять лет? А потом?
Он уже давно не называл ее Аницей. Так он говорил ей только в первые годы их супружества, а потом — Анна, Анчка, а чаще всего просто «ты», а при других — «она». У нее сжалось горло.
Мирко и Ленка снова переглянулись. Ей показалось, Мирко взглядом пытается подтолкнуть Ленку на какой-то шаг. На Ленкино лицо упала тень, черты заострились, как будто ее что-то внезапно встревожило. Скорее всего, она боялась высказать то, что думала. Сама она никогда бы не решилась заявить Мартину что-нибудь подобное.
— Это ведь правда, что вы стареете, поэтому я и сказала, что зря вы беспокоитесь, — медленно начала она. — Об этом мы уже говорили с Мирко раньше, когда Тинче был жив. Плохо будет старикам, если Тинче умрет, сказал Мирко. А когда узнали, что он и в самом деле умер, повторил: теперь и впрямь будет плохо. Кто станет работать? Отец и мать стареют, что будет, если кто из них заболеет? А если заболеют оба? Кто станет за ними ухаживать? Вот нам и пришло в голову: было бы лучше, если бы вы переселились к нам. Землю продайте или отдайте ее внаем, а сами переселяйтесь к нам. Хоть на старости лет вам будет хорошо…