Мартин широко открытыми глазами, не отрываясь смотрел на Ленку. Потом его словно подкинуло.
— Продать хозяйство, а самому на старости лет скитаться по чужим углам? — вырвалось у него.
— Если бы вы жили у нас, это был бы не чужой угол, — возразила Ленка.
— Чужой, — Мартин почти кричал.
— Тогда постройте себе дом в городе, — вмешался Мирко. — Там, где мы построились, еще продается несколько участков. Вы бы жили рядом с нами; мы бы могли за вами ухаживать в случае надобности, и вы были бы в своем доме, если уж так боитесь чужих углов.
— И этот был бы чужой, — сказал Мартин. — Только эти, только наши двери будут захлопываться за мной. — Он ронял слова медленно и тяжело, как будто бил по наковальне. — Из этого дома, парень, меня только вынесут, сам я отсюда никуда не уйду, — заявил он.
Лицо у него потемнело, он весь горел. Глаза сердито блестели, брови ощетинились. Когда он снова взялся за стакан, она увидела, что рука у него дрожит еще сильнее, чем раньше. Она испугалась, как бы ему не стало плохо от такого волнения. И еще она боялась, не кинулся бы он на Мирко и Ленку с кулаками или со злости не указал им на дверь. «Вон из моего дома и никогда больше не появляйтесь». До той минуты она слушала их разговор не слишком внимательно, с какой-то горькой растерянностью, мысленно оставаясь с Иваном. Вот как он навязывает землю, а про Ивана, единственного, кто после смерти Тинче имеет на нее право, даже не вспомнит; скорее запишет на чужого человека, чем на Ивана, укололо ее. Но сказать она за все это время ничего не сказала, не могла. И потом она тоже ничего не сказала, хотя внутри у нее все дрожало не меньше, чем у Мартина. И как они решились сказать ему такое, как решились предложить, бог мой, да ведь его хватит удар, билась в ней тревожная мысль.
Мартин пытался взять себя в руки. Отставив в сторону пустой стакан, некоторое время пристально смотрел перед собой, потом поднял голову.
— Выходит, с вами ничего не получится, — глухо сказал он. — Ну ладно. Ты права, Ленка, будь что будет. Пока смогу, буду работать, а там…
Он не успел докончить. В сенях послышались шаги, показавшиеся ей знакомыми, на пороге возник Иван. Он не сразу вошел в комнату, а остановился в дверях, переводя взгляд с одного на другого. Они удивленно, ошарашенно смотрели на него, как будто это не он, а его образ на мгновение возник перед ними, и они не могут объяснить почему. Она тоже пришла в замешательство, не в силах собраться с мыслями. Почему Иван внезапно появился здесь, когда он давно должен быть в Любляне, если успел на свой автобус; прошло больше половины дня с тех пор, как он ушел, мелькало у нее в мыслях.
Первой опомнилась Ленка.
— Как это ты вернулся, мы думали, ты уже в Любляне, — сказала она.
— У Понделакова, с которым я вчера договорился, что он подбросит меня, расковался конь, он и не поехал в Костаневицу, — ответил Иван. — Я не знал, что делать. Вот мне и пришло в голову — мир не обрушится, если меня лишний день не будет в Любляне, — продолжал он. — Мне было интересно посмотреть, что переменилось в деревне, пока меня не было; немножко выпили у Ханзы, — рассказывал он. — Потом прогулялся, даже на Плешивцу сходил.
— На Плешивцу, а что ты там искал? — протянул Мартин, и лицо у него стало хмурым, как будто ему что-то не понравилось.
— Ничего, просто так сходил, — ответил Иван. Потом повернулся к ней. — На одну ночь вы мне постелите в комнатке, да, мама? А завтра рано утром я пешком пойду на вокзал. Если уж я смог взобраться в гору, какой черт помешает мне спуститься вниз? — засмеялся он.
Она все еще не могла избавиться от растерянности. Одновременно с этим ее охватило вчерашнее чувство, злость на Мартина за то, что он так поступил с единственным сыном, который у него еще остался. Ему не понравилось, что парень ходил на Плешивцу, как будто у него нет права войти в его виноградник. И еще в ней пробуждалась злость на глупые слова — его, Мартина, на то, как он предлагал свою землю, и на Ленкины, когда она уговаривала их все продать и переехать в город. Как будто не осталось других наследников. Иван бы взял землю, она знает, что взял бы, уже хотя бы потому, что ходил на Плешивцу, видно, что он любит ее, эту Кнезову землю. Разве Ленка ходила туда или, может, Мирко ходил? Наверно, она и дороги на гору не нашла бы. А Мартин всего этого не видит, не хочет видеть. Он и впрямь скорей продаст землю, чем запишет на Ивана. Ох, и задала бы она ему. Но прежде, чем она настолько пришла в себя, чтобы что-то сказать, подал голос Мирко.