— Зачем тебе идти пешком, когда ты можешь поехать с нами, в машине места хватит, — сказал он.
— А когда ты поедешь? — спросил его Иван.
— Сегодня же, через часок-другой, в девять-десять вечера будем в Любляне, — ответил Мирко.
— Куда вы так спешите? — сказала она, не из-за Ленки и Мирко, в этот момент она почти не думала о них, она сказала так из-за Ивана, ей хотелось, чтобы он еще денек побыл дома, как будто это могло устранить все те нелады, которые были между ними.
Иван на мгновение задумался, потом вопросительно поглядел на нее, как будто не знал, понравится ли ей, если он до завтра останется дома. О боже, как он мог усомниться в этом! Ее охватила боль от того, что бедный мальчик чувствует себя дома таким чужим, от того, что он не знает, можно ему остаться или нет. Слезы навернулись у нее на глаза. И тут ее душу вновь резанул холодный голос Мартина:
— Говорят, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. А на машине ехать не так уж плохо.
— Это правда, — ответил Иван. — Чего бить ноги, когда можно ехать. Ты сам пригласил, выходит, я не помешаю.
— С чего бы это ты нам помешал? — с улыбкой возразил Мирко.
О чем они говорили в оставшиеся час или два до отъезда, она уже не помнит. У нее времени для разговоров было мало, ей нужно было приготовить ужин и гостинцы для Ленкиных детей. Помнит она только, что Иван все это время был задумчивым, неразговорчивым, каким-то рассеянным. Мартин тоже был задумчивым, хмурым. Скорее всего, никто особенно много и не говорил. Ей было очень плохо при мысли, что они скоро уедут и она бог знает сколько не увидит их. И, мучаясь этой болью, она опять больше всего думала про Ивана.
Когда прощались, повторилось то, что было утром; вышло это ненамеренно, само собой, она снова опустила голову на Иваново плечо.
— Приезжай поскорее, теперь нам с отцом будет так одиноко! — попросила его она.
Она помнит, что это: «Теперь нам с отцом будет так одиноко!» — еще долго после их отъезда звучало в ней. «Теперь нам будет так одиноко, нам будет так одиноко теперь». Она и в самом деле это чувствовала. Ей казалось, что с каждой минутой в доме становится все более одиноко и пусто. В доме, из которого вынесли покойника, всегда остается странная пустота, все кажется, что тебя охватывает какое-то невероятное одиночество. Но до их отъезда она не сразу почувствовала это, рядом были люди, были Ленка и Мирко, был Иван. Теперь они с Мартином остались одни. Ее мысли застыли, окоченели, словно из дома вынесли не одного покойника, словно в эти дни она похоронила всех своих детей.
Боль усиливалась, заполняя все ее существо. Она не оставляла в душе места для обиды на Мартина, которая копилась из-за Ивана. Она словно позабыла, что была сердита на него. Ведь ему тоже нелегко. Пожалуй, одиночество так же давило на него, как и на нее. Может, ему еще тяжелее, чем мне, казалось ей, тяжелее, потому что ему больно и из-за земли, из-за того, что у нее нет наследника. Земля тогда ее ничуть не беспокоила; продай он ее на следующий день, к материнскому горю не прибавилось бы ни одной капли. А Мартин другой, даже если бы на него обрушилась тысяча несчастий, он бы и тогда больше думал о земле, чем о себе. Он сильнее мучается из-за земли, чем из-за смерти старшего сына, а может, в нем обе эти боли соединились в одну, и поэтому она еще страшнее. Ей стало жалко его.
Когда ночью они молча лежали рядом и не могли заснуть, это чувство целиком захлестнуло ее, то было ощущение одиночества и сострадания. Она положила руку на его обнаженное плечо и тихо сказала:
— Теперь нам будет так одиноко, да, Мартин?
Он не ответил, даже не пошевельнулся, только безмолвно и неотрывно глядел в потолок. Хотя в комнате было темно, она знала, что он смотрит в потолок. Она знала, когда его что-нибудь угнетало, он ночами подолгу смотрел в потолок. А так плохо ему еще никогда не было, это она тоже знала. Поэтому даже сквозь тьму видела его задумчивый, озабоченный взгляд, который только кажется обращенным к потолку.
— Мы всегда будем такими одинокими? — почти шепотом опять спросила она.
Он и на это не ответил, скорей всего, просто не знал, что сказать. А она не могла молчать. Мысли ее снова метнулись к Ивану: он был на Плешивце, ему хотелось остаться ночевать дома, а не уезжать с Мирко и Ленкой, только он мог избавить их от того страшного одиночества, которое ожидало их. Уже сейчас так трудно, а всю жизнь?..