А Ленка все будто неживая, она никак не может заставить ее сказать хоть слово, чтобы узнать, интересен ли дочери ее рассказ, нет ли, слушает она мать или ее мысли блуждают бог знает где. Временами она подолгу не смотрит на стул, тогда ей кажется, будто Ленки нет в комнате, а когда она снова бросает туда взгляд, видит, что та сидит на месте.
— Может, тебя не очень интересует то, что я тебе рассказываю, — говорит Кнезовка. — В Америке вы живете иначе, там у вас другие заботы. Но раз ты приехала и спросила про Ивана, я должна тебе рассказать все, как было. И в конце концов, Кнезова ты или нет? Вы росли вместе. Из восьмерых детей, которых я родила, остались в живых только вы двое.
И, помолчав, продолжает:
— Внешне Иван был такой, каким в первые дни после разрыва с Милкой, — та же тень на лице, может быть, та же боль в сердце, но лицо-то я видела, а в сердце к нему заглянуть не могла. Я все утешала себя: переболеет он этим и снова будет прежним. Ты ведь помнишь его во время каникул, когда отец заставлял работать до кровавых мозолей. А ему и горя мало. Наравне с другими вставал, наравне с другими ложился. А каким веселым был, ведь правда? Редко когда можно было увидеть его задумчивым, но никогда — замкнутым, тем более сломленным усталостью, хотя он был не так привычен к работе, как мы. Болтливым он, правда, не был, однако и молчуном тоже, наоборот, любил отмочить шутку. А после ссоры с Милкой будто вовсе не знал веселых слов. Даже опрокидывал лишний стаканчик, все равно не оживлялся, а еще больше прятался в свою скорлупу.
Она умолкает. Перед ней возникает лицо Ивана, такое, каким она изо дня в день видела его. Ее охватывают те же чувства, что и тогда. Про Ленку она забывает. Видит Ивана, слышит его тяжелые шаги, о боже, раньше он не ходил так тяжело. Они ударяют ее прямо по голове. Сейчас будем ужинать, сейчас, хочет сказать она, как говорила много раз, когда он приходил с поля или с Веселой горы. Тут она вспоминает про Ленку, ведь она с ней говорит, не с Иваном.
— Я не могла видеть его таким, — снова повторяет она. — Один раз я сказала ему: «Бросал бы ты, Иван, коли не можешь». Он растерянно посмотрел на меня. «Что не могу?» — недовольно, почти враждебно спросил он, как будто хотел сказать: «Что вы лезете ко мне в душу, оставьте меня в покое». Я смутилась. «Ну, работать на земле, — сказала я и сразу поправилась: — Нет, я не о работе говорю, я хотела сказать, если ты не можешь так жить… Я вижу, нет тебе счастья и не будет, если останешься в Кнезове, — сказала я. — А я не могу видеть тебя таким». Я не боялась Ивана, как боялась Мартина, вернее, не боялась сказать ему такое, что ему не понравится. А в тот раз я Ивана испугалась: не поймет он меня, зарычит, как рычал Мартин. Но он не зарычал. Долго вообще ничего не отвечал. Потом поглядел на меня — такого взгляда я у него никогда не видела. «Не будет мне счастья, если останусь в Кнезове? — повторил он мои слова. — Скажите, а вы были счастливы? — спросил. — В Кнезове. — И уточнил: — С отцом». Я знала, что́ он хотел сказать. Отец приехал к нам, под Горьянцы, не за женою, он приехал за хозяйкой, за работницей. Будто в этом такая разница? В деревне так ведется: женщина больше нужна своему мужу как хозяйка и работница, чем как жена. Но когда я стала хозяйкой на Кнезове, я была и женой Мартина. Я родила восьмерых детей, мне ли не быть счастливой!
— А что вы ответили Ивану? — спрашивает Ленка. Неподвижная фигура внезапно ожила. Выходит, последние слова заинтересовали дочь сильнее, чем все сказанное раньше. Дети всегда приглядывались к тому, какие отношения были между ней и Мартином, между матерью и отцом, особенно Ленка.
— Что другого я могла ему ответить, кроме того, что сказала тебе, — говорит она. — С вами я была счастлива, каждая мать счастлива со своими детьми.
— А с отцом?
— Ведь без него и вас не было бы, — усмехается она.
— Выходит, вы и отца любили из-за нас? — продолжает допрашивать Ленка.
Она в замешательстве. Она никогда не размышляла над тем, почему она любила Мартина. И любила ли она его? Конечно, любила, ведь иначе и быть не могло. Только Мартина и любила. Ее любовь к Ханзе разлетелась, как солома на ветру. Не была настоящей. Она бы не могла любить Ханзу всю жизнь, так ей кажется. А Мартина она любила всю жизнь.