Прошла неделя, прошло десять дней, шел одиннадцатый, но никто не приезжал. Солнце на лице Ивана гасло, его сменила тень озабоченности. Он боялся за урожай, боялся, что смородина начнет осыпаться и неожиданная задержка уничтожит ягоды. Он не знал, что делать. Было жалко каждого потерянного дня. «Начнем собирать или еще подождем?» — раздумывал он.
— Они не написали тебе, когда приедут?
— А чего им писать? — мрачно ответил он. — Чего тут писать. Я сообщил, чтобы приезжали через неделю, а прошло уже десять дней.
Они продолжали ждать. Когда прошла еще неделя, медлить было уже нельзя. Иван нашел несколько человек — всех Мерлаковых и паренька Томажинова, они взяли с собой посуду, кадушки, сохранившиеся с тех времен, когда Плешивца еще принадлежала им, и отправились. Она осталась дома. «Ведь с вами идет Мерлашка, она вас покормит», — сказала она. Она не любила Веселую гору, этим она заразилась от Мартина. А тут еще смородина. Она тревожилась, не будет ли здесь какой неурядицы. Иван, казалось, шел на Веселую гору лечить раны, нанесенные градом, а не собирать богатый урожай.
Урожай и правда был богатый. Они наполнили всю посуду, а несколько рядов еще остались необобранными. Это ей рассказала Мерлашка. Из Ивана она не могла вытянуть ни слова. Он был такой, словно они вернулись с пустыми кадками — нахмуренный, молчаливый, ровно облачное небо. Его плохое настроение передалось и другим. Она приготовила вкусный ужин, Иван принес вина, каждый пил, сколько хотел, да и он сам пил больше обычного, но хорошего настроения нет как нет. Никому даже в голову не пришло запеть, как это полагается после сбора урожая, даже смеялись и то редко. Вскоре попрощались, тихо, невесело, словно при покойнике. Иван своим хмурым видом испортил всем настроение.
Сколько времени стояли эти кадки под стрехой? Может быть, неделю, а может, и больше. На следующий день после сбора урожая Иван поехал в Любляну, сообщить, что смородина собрана, пусть за ней приезжают. Вернулся он еще более мрачным, чем уехал. Она не решилась спросить, что ему удалось сделать в Любляне и когда приедут за смородиной. Только на другой день ей удалось выпытать у него, что из продажи ничего не выйдет, покупать урожай отказываются, дескать, смородина везде уродилась так же хорошо, как у них, поэтому в городе не знают, куда ее девать, на некоторое время фабрика прекратила закупки. Кадки со смородиной по-прежнему стояли под стрехой. Она боялась на них смотреть, если можно было, обходила бы их за версту. Но ей приходилось проходить мимо них по десять, двадцать раз в день, шла ли во двор, в хлев или в сад, — ведь возле дома всегда полно работы. Вот теперь и сиди со своей смородиной, этой проклятой смородиной, втихомолку сердилась она. Разумеется, Ивану она ничего не решалась сказать, упрекнуть его, укорить, достаточно он наслышался от соседей. «Думал, что разбогатеет с этой смородиной, вот и разбогател. Миллионером станет, если и дальше будет так продавать», — говорили они между собой. А Ивану: «Ведь мы тебя предупреждали! Не хотел нас слушать, вот и доигрался». С каким злорадством смотрели они на эти кадки, когда проходили мимо дома. И ей казалось, они никогда, не проходили так часто, как в те дни. Она проклинала кадки, проклинала смородину.
Слава богу, все-таки он продал. Хотя бы из-за соседей, больше не будут чесать языки. А когда же он продал, что она ничего не знает? Ей кажется, утром кадки еще стояли под навесом.
— Говоришь, продал смородину, а кадки еще стоят там, — нерешительно говорит она ему. Боится неприятным словом согнать солнце с его лица.
— А я и кадки продал, мама, все продал, — весело отвечает он.
— И кадки тоже? — удивляется она. В сердце у нее капля горечи. Это нехорошо, что он кадки продал, мелькнуло у нее. Кадки из каштана. Мартин заказал их перед войной. Как он ими гордился. «Таких кадок нет ни у кого в округе», — говорил он не единожды, бог весть сколько раз. «Новое приданое для Плешивцы, — важничал он. — Когда старое приходит в негодность, нужно заказывать новое, — говорил он. — Нам с тобой тоже придется подумать о новом приданом, если мы еще долго проживем вместе; те простыни, что ты принесла в дом, уже рвутся», — сказал он. Приданое. Приданое для Плешивцы. Он бы убился из-за этих кадок, как и из-за Плешивцы. А этот их продал.
— Кадки ты не должен был продавать, — говорит она задумчиво. — Мартин, твой отец, гордился ими. Да и как ты обойдешься без кадок? Смородина дает урожай не один год.