— Ведь ты же не продал, — говорит она тихо, без сил, как говорит человек после тяжелой болезни.
— Смородину? — горько усмехается Иван, — Конечно, нет, вы же видели, что мы с ней сделали.
Несколько недель кадки стояли под навесом — для насмешек соседей и всех односельчан. «Мы же ему говорили, чтоб не сажал смородину. Вот теперь и сидит с ней. Чувствуете, как воняет?»
Вначале не воняло и он смог бы продать хорошие ягоды, если бы кто-нибудь приехал за ними. Иван еще не до конца потерял надежду. Он ждал, выходил на порог посмотреть и послушать, если видел на дороге грузовик или слышал шум мотора. Но надеялся напрасно, за ягодой никто не приезжал. От смородины стало пахнуть кислятиной.
— Если ты в скором времени ничего не сделаешь с этой смородиной, она у тебя сгниет, — сказала Мерлашка.
— А что я с ней сделаю? — спросил Иван.
— Перегони на водку, — посоветовала она.
— На водку? Вы думаете, из смородины получится хорошая водка? А какой у нее будет вкус?
— Не знаю. Я этой черной смородины раньше даже не видела, у тебя — первый раз. Красную, ту знала, из нее хорошей водки не получится, а про эту не знаю. Может, из нее и получится что-нибудь приличное, ведь водку гонят даже из бузины, а у бузины тоже есть свой запах и свой особый вкус.
— Некогда мне гнать водку, когда везде столько дела, коровы и те будут надо мной смеяться, если я среди лета примусь варить водку, — сказал Иван.
— Не обязательно варить водку сейчас. Намочи ягоды и заделай их глиной, а сваришь, когда сможешь, — посоветовала Мерлашка.
— Пожалуй, так и сделаю, — сказал Иван.
Кадки стояли под навесом незаделанные, такие, какими их привезли с Веселой горы. Кисловатый запах становился все сильнее, через некоторое время от ягод уже не только тянуло, а прямо воняло кислым. Кнезовка затыкала нос, когда проходила мимо.
— Задохнемся от этой вони, — сказала она.
— Ну и пусть задохнемся, — сердито ответил ей Иван.
Через несколько дней они с Мерлаком откатили кадки к навозной куче и покидали смородину на навоз. Сделали они это вечером, чтобы их не видел никто из соседей.
— А через год то же самое будет с грушами, — с горькой усмешкой сказал Мерлаку Иван.
— С грушами то же? — застонала Кнезовка. Ей было так больно, что она едва сдерживала слезы.
— А потом и с картошкой, яблоками, молоком, — со всем, чего не сможем съесть сами, — еще более горько усмехнулся Иван.
— Ведь ты и Кнезово не продал, правда, не продал? — сокрушенно и настойчиво выспрашивает она, хотя знает, что все это только дурной сон.
Иван не отвечает ей.
— Идите домой, мама, — говорит он.
И правда пора домой. Домой, домой, домой. Зачем ей море? На Блед она хотела, а не на море. Мартин не позволил ей поехать на Блед, а Иван туда не желает. Из-за Милки не желает. Там она сказала ему, что хочет в город, а не на Кнезово. Да какую девушку интересует земля? Никакую. А вот она не может жить без Кнезова. На несколько часов уйдет из дому, и прямо как больная: домой, домой, домой.
Она поворачивается, чтобы вернуться в машину. Но машины нигде нет. Может, кто украл ее, пока они смотрели на море, на эти пятна?
— А где же наша машина? — удивленно спрашивает она.
— Какая машина? — Иван тоже удивлен.
— Ну та, на которой мы приехали.
— Мы приехали не на машине, а на автобусе.
— Ты же сказал, что купил машину.
— Машину? — с горечью усмехается Иван. — Да продай я все Кнезово, не смог бы купить машину. Для нас существует только автобус, а скоро и на него денег не будет.
Он сказал это с такой болью, что ей до глубины души стало жаль его. Несколько мгновений она не сводит глаз с его измученного лица, потом изумленно оглядывается вокруг.
— Но ведь и автобуса нет, нигде нет, — испуганно говорит она.
— Уехал дальше, — поясняет он.
— А как же мы доберемся домой? — озабоченно спрашивает она.
— Доберетесь пешком, это недалеко, — отвечает он. — Эти белые пятна — не море, это действительно снег, последние глыбы снега. С лугов и нив снег уже сошел, а на ваших Горьянцах его немного осталось. Мы и правда недалеко, пойдете сразу, через час будете дома.
— А ты? Разве ты не пойдешь домой? — спрашивает она дрожащим голосом.
— Я не могу, я никуда не могу, — тихо отвечает он.