— Били… и все остальное… — чуть слышно отвечает Марта.
Она и правда не решается ее расспрашивать. Поэтому они долго молчат, каждая погружена в свои мысли. О боже, что только не пришлось пережить тогда людям, что только не пришлось нам перенести. Именно на наш дом должно было столько навалиться. Все так и падало на Кнезово. Конечно, и у других было горе, много горя, но были такие, что без ущерба пережили эту проклятую войну, в худшем случае потеряли мешок кукурузы, а то и вовсе обошлось. А у нас… Тоне, Пепче, Тинче, по-своему Иван, Марта. Тогда она не была нашей, а теперь наша, как я, когда приехала сюда из-под Горьянцев. Мне кажется, было суждено, что она станет Кнезова, потому ей было суждено, чтобы ее искалечили, чтобы и это тоже пало на Кнезово. Не будет детей. Она так их хочет, по лицу, по словам, по всему видно, как она хочет детей. Она хочет их сильнее, чем желал их Мартин, который был готов умереть трижды, только бы Кнезово получило наследника.
— Об этом нельзя рассказать, мама, о том, что они со мной делали, — через некоторое время словно стон вырывается у Марты.
Нельзя рассказать. Так же сказал ей Тоне. Неужели она никогда не избавится от этой страшной войны.
— Они топтали меня ногами, живот, грудь, все тело, — глухим голосом продолжает Марта. — А потом… ох, мама, мне стыдно сказать, совали горящую свечу… туда, понимаете… мне стыдно сказать…
О боже, боже! Даже ей стыдно, она не решается поднять глаза, не может поглядеть на невестку, она бы умерла, если бы с ней сделали что-нибудь подобное, не из-за боли, из-за стыда умерла, такое женщина не может перенести, кажется ей.
Она не осознает, когда взяла Марту за руку и притянула к себе. Внезапно она чувствует ее ладонь в своей руке, ее голову на своем плече. Но спросить ее, сказать что-нибудь она все еще не решается.
Однако Марта продолжает и без ее просьбы:
— Они хотели узнать о людях, которые дали мне письма, куда я ношу письма и откуда их беру, они хотели знать все, что я знаю.
— И ты им сказала?
Марта освобождает свою ладонь из ее руки, выпрямляется, и взгляд ее становится жестким и неподвижным.
— Если бы сказала, меня бы сейчас не было здесь, не было бы в живых, я бы убила себя.
Она удивленно смотрит на нее. Этот ребенок, этот фарфор, ей кажется, разобьется, стоит к нему прикоснуться. И столько выдержал. Не выдала. Она бы выдала, скорее всего, выдала, не выдержала бы. А может, выдержала. Иногда человек сам себя не знает. Если бы тогда, когда пришли за Тинче, арестовали ее, если бы ее мучили, от нее бы ничего не добились, даже если бы калеными щипцами тянули за язык. Не выдала бы. За это она может поручиться. Если бы это касалось ее детей, она выдержала бы самые страшные муки. А если бы это касалось других?
Она с восхищением смотрит на невестку. Сталь, а не фарфор. И все-таки ей жалко ее из-за того, что она перенесла, и из-за того, что ей предстоит перенести, из-за будущего больше, чем из-за прошлого. У нее никогда не будет детей. Что может быть для женщины страшнее! Каково было бы ей, если бы у нее не было ни Пепче, ни Тоне — никого. Каково было бы ей, если бы сейчас кто-нибудь пришел и сказал: «У тебя никогда не было детей», и каким-нибудь чудом это не полнилось? Она бы сошла о ума от муки, убила бы себя.
Она снова берет невестку за руку и притягивает а себе. Чего бы она не сделала, чтобы хоть немного облегчить скопившуюся в той боль. Надо бы сказать ей теплые слова. Но разве есть такие слова, разве может тут помочь человеческий язык? Ей кажется, таких слов нет.
— И все равно, возвращались бы вы домой, даже если не будет детей, — говорит она. — Ты бы здесь поправилась, в деревне лучше, чем в городе, полезнее для здоровья. — Она говорит так, словно невестка больна, она все больше цепляется за мысль, что та больна, поэтому она и такая, фарфоровая.
— Я бы рада, я же вам сказала, мне было бы здесь лучше, а Иван не хочет, — как-то печально отвечает Марта.
— Не хочет, — простонала Кнезовка.
— Ему важно Кнезово, а до меня и дела нет, — рассказывает Марта все тем же печальным голосом. — Зачем ты такая в Кнезове? — говорит он. Яловую скотину крестьянин не кормит, продает мяснику, бесплодное дерево выкидывает из сада. В Кнезове нужна молодая поросль, может, землю возьмет кто-нибудь из Ленкиных детей, — сказал он.
— Они, наверно, уже давно забыли, что на свете есть Кнезово, — с горечью говорит мать.
— Возможно, и не забыли, — отвечает Марта. — А бог знает, захочет ли кто-нибудь взять. Уже сейчас никто не хочет убиваться над землей. Верите, я бы с удовольствием переехала сюда, должно быть, здесь мне жилось бы легче, чем в городе. Но будь у меня дети, я бы не могла этого сделать. Чтобы свою кровь на всю жизнь связать с этой гористой землей, с этим Кнезовом, нет, этого бы я не смогла, не смогла бы.