Тогда ее осеняет, словно молния разрезает ночное небо. Он позвал меня, чтобы я пришла к нему, он зовет меня. Вначале пришел сам, потом послал Марту, жену. «Иван меня послал, он болен». О боже, Иисусе! А я лежу в кровати и знай себе раздумываю, что значат эти страшные сны. Мне нужно к нему, поэтому он и позвал меня. Я не смею лежать, ведь он болен, ему нужна моя помощь. Жена не умеет ухаживать так, как мать. Или он зовет меня затем, чтобы напоследок увидеть меня.
— Мерлашка, Мерлашка, Мерлашка!
Мерла-а-ашка-а-а!
Ей отвечает мертвая тишина, из кухни ни шума, ни отклика. Ушла домой, она же сказала, что пойдет домой, вспоминает она. Как же ее позвать, чтобы помогла встать, одеться? Снаружи со двора или с дороги ничего не слышно, ничего такого, что подсказало бы ей, там кто-то есть, мимо проходит кто-то, кого она может позвать. Придется ждать. А сколько ждать: час, два или того больше? Бог весть, придет ли Мерлашка до двенадцати, а может, только к обеду. Так долго она ждать не может, не смеет, нет у нее права на это. Иван зовет ее, он болен, может быть, смертельно, он хочет увидеть ее, напоследок она тоже хочет его видеть хотя бы еще раз. О боже, Иисусе, о божья матерь!
Мерла-а-а-ашка-а-а!
Лю-ю-ю-ди!
Мерла-а-а-ашка-а-а-а!
Ничего. Та же мертвая тишина.
Она подождала. Ждет, ждет, ждет. Потом приподнимается. Это нетрудно, ведь она привыкла садиться самостоятельно. А раньше она даже с постели сползала, не хотела, чтобы Мерлашка ей помогала. Но в этот раз комната начинает плясать перед ее глазами, когда она встает на ноги. Она пытается ухватиться за спинку постели, но та как-то шатается от ее прикосновения. О боже, неужели болезнь довела меня до того, что я и на ногах стоять не могу? — пугается она. Или это меня постель довела, знай себе лежу да лежу. А сколько же это времени продолжается моя болезнь, сколько времени я лежу как колода? Недель семь, не больше. Я и раньше была больна, сердце, сказал врач, но я шастала по дому и вокруг него. Это простуда уложила меня в кровать. Небольшой грипп, сказал врач. Нужно лечь в постель, для сердечных больных грипп — опасная болезнь. Ну вот, теперь еще это — ходить разучилась.
Она оторвалась от кровати, чтобы подойти к шкафу, и все снова завертелось у нее перед глазами. Тогда она ухватилась за стул и ночной столик и подождала, пока в голове не успокоилось. Снова двинулась вперед, но пришлось держаться за стенку, пол под ногами качался, как будто стоял на воде, вверх-вниз, вверх-вниз. Иисусе, как далеко этот шкаф, комната как будто стала шире, словно ей приходится идти через тот зал в замке в Брезье, который они когда-то осматривали вместе с Мартином.
Она подошла к шкафу. Пол уже не качается, стены тоже успокоились, только слабость осталась, небольшая слабость, по-видимому, от чая, Мерлашка всегда делает его чересчур сладким, сколько раз она говорила, что не надо класть столько сахара, но это все равно что говорить глухому. Наверно, соседка думает: она из-за скупости запрещает класть столько сахару, а не потому, что слишком сладкий чай вреден. Все-то проклятая Мерлашка делает по-своему… Да, слабость у нее от слишком сладкого чая, но это пройдет, конечно, пройдет.
Она открывает дверцу шкафа — дверца тоже немного качается, но не так, как пол. Она уже пришла в себя, силы возвращаются к ней. Все будет хорошо, все будет хорошо. Ведь она не имеет права болеть, если Иван зовет ее, если она нужна ему. Ведь у нее остался только он, неужели и его потерять, о боже…
Что ей надеть в дальнюю дорогу до Любляны? Чтобы не было холодно и чтобы Ивану не было стыдно своей матери-крестьянки. Сколько раз он ей говорил, чтобы не одевалась она старомодно. Вот это платье старомодное? Нет, это не старомодное, только чересчур легкое для теперешней погоды, в нем будет холодно. Вот это синее потеплее, только… Марта, невестка, оглядит ее с ног до головы. По ней видно, из господ она, бог знает, как они с Иваном нашли друг друга. Не годится она в хозяйки Кнезова, не только потому, что такая фарфоровая и господского происхождения. Бог весть, правда ли, что ее искалечили в тюрьме, что там вытворяли с ней все это. Помнится, когда они с Иваном приезжали к ней, мимоходом говорили, что во время войны Марта сидела в тюрьме, но подробностей ей не рассказывали, этих страшных почти наверняка не рассказывали, видимо, об этом ей позже сказал Иван.