- Ну, согласись, сегодня все было более миролюбиво, чем обычно. И не так уж они глупы. Так… немножко самонадеянны… — улыбнулся Яковинцев. Миша, казалось, вообще не умел подолгу обижаться или злиться. Чувства своих буйных не в меру однокурсников (и Родиона в особенности) он остужал одним словом, так что злость, непонимание, обида исчезали мгновенно, растворялись, будто их и не было никогда.
- Ладно, пошли. Просто… блин, как можно быть такими самодовольными, псевдоумными, самолюбивыми…
- А ты представь, что они о нас говорят, — усмехнулся, перебивая его Миша.
- Да что они могут говорить?
- Самолюбивые, самодовольные физиономии без намека на хоть какие-то проблески разума! — Полина вылетела из театра, едва не прихлопнув дверью Ирму. — Я откажусь. В следующий раз просто не пойду, вот увидишь!
- Не сможешь, — Спокойно откликнулась Ирма, осторожно закрывая тяжелую дверь и сбегая вслед за Полиной по ступенькам. — Тебя недавно приняли на работу. Такого ты себе еще не можешь позволить.
- Черт бы все побрал!
- Ну что ты злишься? По-моему сегодня все было вполне мило.
- Особенно мило было чувствовать, что их там было не меньше пятнадцати человек, а мы с тобой были вдвоем.
- И беседовала с ними ты одна… да, неравное преимущество, согласна, — протянула Ирма, догоняя ее. Полина все еще злилась, вышагивая по весенней мартовской улице. Снег недавно растаял, и чистая земля сияла, будто только что вымытая дождем.
Полина всегда так ждала весну… Но эта выдавалась пока не самой веселой. Черная полоса накрыла с головой, как будто ее девятнадцатилетие принесло с собой какие-то невозвратимые потери и разрушения. Полина еще хваталась за соломинку, надеясь, что это ей кажется — еще недавно она совсем не верила в существование каких бы то ни было полос, безостановочно острила, развлекая публику, и изображала тех, кто прикрывался, будто флагами, черно-белыми цветами в жизни. Но уже очень многое убеждало ее в обратном.
— Боже, ну зачем меня понесло? — Полина провела ладонью по лицу. — Черт меня дернул заговорить вообще!..
- Эй, — Ирма неожиданно подхватила ее под локоть, — смотри на все это легче. Ну подумаешь, эти студентики-актеры не умеют адекватно реагировать на критику!.. Это не твоя проблема, а их. Зато ты с полным правом можешь написать о них в газету все, что ты считаешь нужным!
Полина усмехнулась. Видя, что подругу этот аргумент не убедил, Ирма еще энергичнее тряхнула ее руку:
- А если и нет, забудь обо всем этом. Оглянись по сторонам — сейчас весна, мы в отличном городе, нам девятнадцать и мы можем делать все, что захотим! Как там говорится? Не вышло это, выйдет что-то другое!
Полина не могла удержаться от смеха, искоса глядя на подругу.
— Иногда ты напоминаешь мне счастливого американского тинейджера!
- А зря! — пританцовывая на месте, пропела Ирма. Они перешли через дорогу на другую сторону проспекта, и неожиданно заработало уличное радио.
Они остановились на секунду, слушая, а потом одновременно двинулись с места и запели хором, не отставая от припева:
- «And I'll survive, I will survive. Hey hey»
И побежали по улице, разгоняя голубей с Центральной площади.
— Вот видишь, — на бегу прокричала Ирма. — Американские тинейджеры и понятия не имеют о счастье!
* * *
Вечер
Если бы вчера Полину Орешину спросили, что она не любит больше всего на свете, она бы ответила, что не любит хамство, ранние приходы домой и запах ароматических свечек.
А сегодня Полина уже затруднялась с ответом.
После интервью с театралами они с Ирмой заскочили в любимую кафешку — поужинать, затем Полли поехала на курсы по английскому, а уже оттуда зашла в магазин, поругалась по телефону с мамой, находящейся в Венгрии на гастролях, и пешком пошла домой через Центр. Она сделала несколько лишних кругов, чтобы не проходить мимо Драмтеатра, в котором так «выступила» с утра, но вся проблема была в том, что театр находился в квартале от ее дома, и не пройти мимо него было проблематично. Ей унизительно казалось, что студенты все еще стоят у дверей и обсуждают сегодняшнее интервью, хотя в глубине души она понимала, что все это ерунда и больше похоже на выдумки ее больного сознания.
Город напоминал огромный суетящийся муравейник. Люди в нем гомонили и суетились, разбегаясь по своим делам. И совсем-совсем не обращали внимание на тех, кто рядом. Ну, может быть, исключая близких людей. Очень и очень близких.
И Полина, подумав об этом, неожиданно рассердилась на саму себя — почему она должна зависеть от кого-то — тем более, от актеров? Тем более ее ровесников!
А это значит, что она может и должна пойти домой своим обычным путем — мимо Драмтеатра. Закинув сумку на плечо, Полина резко свернула на знакомую улицу, а потом еще раз — к Драму.
И естественно, едва она с гордым видом прошагала половину улицы, из театра высыпали все актеры, с которыми она беседовала несколько часов назад.
У них, видимо, только что закончились занятия. Или репетиция. Или…
Какая, к черту, разница?
А ведь, действительно, какая?
Полли поправила сумку на плече и зашагала мимо. Как назло, улица была полупустынной. Актеры что-то бурно обсуждали, остановившись на ступеньках. Размахивали руками, доказывали… Вниз полетели сумки, кто-то уже усаживался поудобнее. Полина все подходила и проклинала эту дорогу за то, что она никак не может закончиться.
Ее заметили. Голоса постепенно стихали, а к тому моменту, как ее позвал жизнерадостный Миша Яковинцев, уже воцарилась полная тишина.
Полина сделала вид, что не услышала.
- Полина! — повторил голос. Девушка повернула голову и вместо Яковинцева пересеклась взглядом с самым ярым противником журналистов — Родионом Расковым. И в тот же миг, когда он усмехнулся и отвел глаза, до нее совершенно явственно дошло, что не может так больше. Эта напряженность должна закончиться, иначе она просто не сможет работать. И отчасти, может быть, из-за этого, она остановилась и нехотя направилась к компании.
Она переходила дорожку — все молчали. Проехала машина — слышно было негромкую музыку внутри салона. Ситуация казалась Полине преглупейшей.
- Я… слушаю, — проговорила она, выжидающе глядя на Яковинцева (на других не смотрела).
- Мы тут… — начал Миша.
- Нет. — Неожиданно резко откликнулся Родион. Сказал, как отрезал. Миша посмотрел на него. — Нет, не стоит. Что она тут может сказать, она вообще ничего не решает?! — Он перевел взгляд на Полину. — Это все, большое спасибо. Нам ничего не нужно.
И воцарилась тишина. Она воцарилась специально для того, чтобы Полина поняла, что тишину «пережидают», пока Орешина свалит отсюда.
Она развернулась и, не говоря ни слова, двинулась в сторону дома. И никто так и не заговорил, пока она не отошла на безопасное расстояние.
Полина чувствовала себя униженной. И дала себе зарок, после сдачи интервью не связываться больше с этими актерами.
III
Март, 7-е
Ночь
Комната была душной и казалась к тому же еще и пыльной из-за царившего здесь полумрака. Хотя… возможно она такой и была.
Маша перешагнула через ворох вещей, лежавших прямо на полу, и, дотянувшись через кресло до окна, распахнула его. Шпингалет на окне был старый, и когда она с трудом выдернула его, с рамы посыпалась краска, а стекло легонько зазвенело. Она обернулась, не в силах сдержать порыв и отряхнуть руки, и оглядела комнату. От ворвавшегося внутрь свежего воздуха, комната ни капельки не стала привлекательней. Но все же…
Город утопал в сумраке, а свежий весенний ветер дышал близостью моря.
Когда Олег впервые подвозил ее домой, был такой же вечер, как и сегодня. И такой же ветер дул с моря, и такое же настроение преследовало ее в тот день.
- А… это что за машина? — спросила тогда Маша, для того, чтобы хоть что-то спросить и нарушить напряженную тишину в теплом вкуснопахнущем салоне автомобиля.