- Шарик, ко мне! - крикнула Евгения. - Фу! Выплюнь сейчас же! Выплюнь, тебе говорю! Гадость!
Увидев, что произошло, все монашки, что выставились из окон и махали на нее руками и кричали на Евгению бранные слова, застыли в своих позах и словно онемели и окаменели. А те, что успели выбежать из монастыря, чтобы гнать девушку прочь, тоже остановились в виде столбов с раскинутыми руками. Сама настоятельница стояла, раскрыв рот. Она не находила слов для подобного богохульствия и безобразия. И вообще, все монахини ожидали, что вот-вот на их голову обрушится кара божия. Что-нибудь наподобие огненного дождя из серы. Потому что, хоть Евгения и не могла этого знать, сбылось предсказанное много лет назад загадочное и зловещее знамение: "Пес грызь кресь, кысь дев персь". Для тех, кто не вполне владеет старославянским языком, разъясню: это мрачное пророчество предрекало пропадание грудного молока у всего женского населения княжества Московского, что в те стародавние времена, когда не были еще изобретены молочные смеси, было жестоким бедствием для всего народа.
Тут большие башенные часы стали бить десять утра, и из-за стены монастыря показалось несколько торговок. Это было время, когда им разрешалось выставить свой товар, чтобы монахини могли его приобрести. Впереди всех шла та самая женщина, с которой Евгения ехала в поезде. В обеих руках она несла огромные сумки с товаром, и не поместившийся товар висел у нее на плечах, на шее и на голове - всё это были оренбургские пуховые платки. Приближалась зима - впрочем, до нее было еще довольно далеко, но монахини жили по старинному принципу: готовь сани летом, а телегу - зимой, так что лучше всего торговля пуховыми платками шла в разгар лета. Покончив со старинным крестом, Шарик встал на задние лапы, поставил передние на круглый живот настоятельницы и предупреждающе раскрыл клыкастую пасть. А Евгению озарила счастливая мысль. Она бросилась к торговке.
- Женщина! Вы меня не помните?
Торговка отшатнулась.
- Господи прости, - попыталась перекреститься она, но сумки с товарами, которые держала в руках, были слишком тяжелыми, и женщина так и не смогла осенить себя крестом, а выпускать товар из рук боялась - кто их, этих монашек, знает.
Евгения поняла, что нужно ковать железо, пока горячо, а не то она пропала.
- Милая женщина, пожалуйста, - схватила он ее за рукав, - помогите, Христом-богом прошу!
- Да что ж я тебе сделала, чего тебе от меня надо?! - крикнула торговка.
- Дайте мне пару ваших платков. Ну не могу же я голая по Москве ходить?
- Вот еще! - закричала торговка. - Я эти платки из самого Оренбурга везла, в поезде полторы суток в туалет не ходила, боялась их оставить, на вокзале от воров берегла, и тут на тебе - бесплатно платочек отдай, да еще целых два! Чего это ты вдруг - голышом гуляла-гуляла, а теперь что, стыд проснулся?
- Да нет, что вы, Праскофья Евферсеевна, это же я, Евгения! Мы же с вами в одном купе ехали от самой Тюнемани, вы разве не помните?
- Евгения! - всплеснула руками Праскофья, едва не уронив сумки. - Точно! Да куда ж ты свой чемодан подевала? Чего ж ты разгуливаешь голышом, как мать родила? С ума, что ли, свихнулась? Слыхала я, что как девки первый раз Москву увидят, так у них мозги набекрень, но чтоб так быстро...
- Да нет же, Праскофья Евферсеевна, обокрали меня! Чемодан забрали!
- Да ты что! - всплеснула руками торговка. - И чемодан украли! И изнасиловали! Бедная ты моя! А платок все равно дать не могу. Другой раз дурой не будь. Иди в милицию, они твой чемодан найдут. Наша милиция - самая лучшая в мире. Она иголку в стоге сена найдет, не то что чемодан.
- Да как же я к ним пойду-то голая!
- А и правда. Еще раз по дороге изнасилуют. Итамизнасилуют. И здесь изнасилуют...
- Что вы, никто меня не насиловал.
- А кто с тебя всю одежду содрал?
Евгения вкратце рассказала. И сново жалостливо запросила:
- Что же вы меня, Праскофья Евферсеевна, прямо у стен монастыря бросите на произвол судьбы?
- Все под Богом ходим, - отозвалась торговка.
- Ну, я у вас куплю!
- Нет уж, и не проси! Денег на тебе нет, а я в долг не торгую.
Евгения была в отчаянии.
- Что же мне всю жизньголойпо Москве ходить! - заплакала она. - А у меня вот сережки! - пришло ей в голову. - Золотые! И еще ключик.
Евгения сняла сережки и протянула торговке. Праскофья Евферсеевна критически осмотрела сережки. Скрипя сердце, согласилась.
- Ладно уж, - согласилась она. - Бог с тобой. Все-таки святое тут место. Не иначе тебе Бог помог, послал меня. Нам тебе один платок, два - не дам! Будешь экономно использовать - на всё хватит. А ключик можешь себе забрать, куда он мне.
- Спасибо, Праскофья Евферсеевна! - вскричала Евгения и поцеловала торговку.
- Вот еще! Сперва срам прикрой, а потом целуй, а то люди невесть что подумают.
Евгения быстро запахнулась в оренбургский платок и сразу почувствовала, что вернулась в общество приличных людей. Но тут она увидела, что Шарик все еще караулит настоятельницу, держа лапы у нее на животе, а та не смеет пошевелиться. Но из ворот монастыря уже высовывались самые смелые монашки с палками в руках. Они травили собаку, Шарик скалил на них зубы и рычал.
- Полиция! - закричал кто-то, - то есть, милиция!
(Тогда еще милиция была). Послышался полицейский свисток.
- Шарик, ко мне! - крикнула Евгения.
Они живо перемахнули через забор и побежали по пустырю обратно, к Москве-реке.
Вот так подававшая надежды будущая студентка из провинции, приехавшая в Москву, чтобы поступить на философский факультет Московского государственного университета МГУ, оказалась без кошелька, без мобильного телефона, без документов, без вещей, без денег, - в огромном безжалостном городе. Что ей оставалось, кроме как сесть на тротуар и просить милостыню Христом-богом? Еще и досталось от других нищих, которые рады были настучать по голове непрошенной конкурентке. Хорошо, что с ней был Шарик. Он ее в обиду не давал. Ну, теперь вы знаете, что Евгения не родилась нищенкой и не стала ей вследствие дурных наклонностей или антиобщественного характера, а что у нее были хорошие намерения, которым просто не посчастливилось осуществиться.
"Ха-ха-ха! - скажет вдумчивый и наблюдательный читатель. - Меня не проведешь! У нищей бультерьер, а у миллионера - свой бультерьер, который погнался за нищей, сорвал с нее последний платок, обнажив красоту, благодаря чему девушка и познакомилась со своим будущим возлюбленным. Но где же тогда, скажите на милость, был ее собственный бультерьер по кличке Шарик? Как же он не дал непрошеному бультерьеру надлежащий отпор? Или по-вашему, бультерьер бультерьеру друг, товарищ и брат?"
Охотно объясню. Тут нет никакой загадки. Как раз в тот момент, когда миллионер вышел погулять со своим бультерьером - которого, кстати сказать, звали Баба-Яга, потому что он был сучкой - так вот, как раз в это время бультерьер Евгении Шарик отошел по своим делам. Ведь и у собаки бывают свои дела, которые, если это, конечно, воспитанная собака, она не станет делать прямо на месте работы хозяина. Шарик вообще был самостоятельным псом, и утром уходил разыскивать себе пропитание в большом городе. Он не хотел висеть мертвым грузом на шее хозяйки, чтобы она тратила свою последнюю милостыню на покупку ему сухого корма и собачьих консервов. Шарик кормился на помойках, а также ловил крыс, которыми изобилует красавица-Москва. И вот, в тот самый час, когда Шарик отлучился по делу, на Евгению и напала бультерьерша миллионера, по кличке Баба-Яга. Девушка вначале было подумала, что это ее собственный бультерьер Шарик. Но она быстро поняла, что это не ее бультерьер, по двум причинам: во-первых, Шарик был кобель, а это была явная сучка, во-вторых, сучка набросилась на Евгению с диким лаем и стала ее кусать, чего от Шарика девушка никак не могла ожидать. В принципе, собака миллионера была не такой уж злой, просто, именно в это время у нее как раз были критические дни, то есть, что называется, течка, и собачка была не в духе. Евгения, естественно, побежала от нее прочь, зовя на помощь своего Шарика. Но Баба-Яга нагнала, сорвала платок... Остальное мы знаем.