Выбрать главу

— Это правда, вы хорошо его знаете. Он так мечтал упрочить этим браком мое счастье и свой покой что пожелал завещать той, кого я полюбил, значительную долю своего состояния.

— И она отказалась?

— Да.

— Она любит другого?

— Нет.

— Тогда в чем же дело? Небогатая девушка…

— Увы! Это и явилось главной помехой…

— Как же так? Ведь у вас есть средства, вы молоды, красивы, независимы; ваше богатство могло бы восполнить то, чего ей не хватало.

— Так рассуждала бы любая другая на ее месте. Но именно те выгоды, которые принес бы ей брак со мной, и воздвигли между нами преграду.

— Как так?

— Она — очаровательнейшее из земных созданий, но в то же время в высшей степени странное.

— Не понимаю!

— Все, к чему стремятся другие женщины: роскошь, удовольствия, драгоценности, положение в свете — все, за что каждая из них охотно отдала бы свою свободу, — ничего не значило в ее глазах и не могло заставить ее выйти за меня замуж.

— Значит, она вас не любила?

— Возможно.

— Очевидно, она любила другого.

— Нет, нет! — с жаром воскликнул виконт. Никого она не любила. Она поклялась мне в этом, и я никогда, никогда не усомнюсь в ее искренности.

— Но чем же был вызван ее отказ?

— Она мне не отказывала.

— Черт побери, мой друг, вот так загадку вы мне задали! Раз она вам не отказала, значит согласилась.

— Да, но выставила столь необычайные условия…

— Какие же?

— Во-первых, она хотела, чтобы в брачном контракте предусматривалось ее право основать пансион для молодых девиц и заведовать им.

— Так, так… Зачем же ей это понадобилось, вам известно?

— Она считала, что, живя за мой счет, поставит себя в положение содержанки.

— Оригинально, поистине оригинально! Продолжайте, мой друг!

— Ей хотелось личным трудом обеспечить свою независимость в совместной жизни. Не правда ли — нелепо?

— Хе-хе-хе… Забавно! Но я бы на вашем месте принял это условие.

— Я любил ее так сильно, что готов был пойти на все. Я согласился даже, чтобы мое имя красовалось на вывеске… Но и этого было недостаточно.

— Черт побери, какая настойчивость! Что же она еще потребовала?

— Она хотела, чтобы я, виконт д’Эспайяк, занимался физическим трудом…

— Удивительно! Ну и девушка! Физическим трудом? Почему же именно физическим?

Николя Гонтран д’Эспайяк покраснел.

— Ее взгляды на необходимость труда просто поразительны… — проговорил он.

— Ну, ну! Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, и я не променял бы сейчас свое кресло даже на кресло в Академии. Почему же эта изумительная девушка пожелала, чтобы вы, аристократ, принялись за работу?

— По ее мнению, каждый человек должен что-нибудь делать, в соответствии со своими способностями; и так как она находила, что к умственному труду я непригоден, то мне следовало изучить какое-нибудь ремесло и заняться им, дабы уплатить свой долг человечеству, иначе я-де не сумею впоследствии управлять заводом, который она намеревается основать.

— И вы отказались?

— Нет, нет! Я сделал попытку исполнить ее желание. Я пошел бы и в лакеи, лишь бы понравиться ей…

— И что же?

— Работа была непосильной для меня. Что вы хотите? Ведь мои предки добрую тысячу лет не знали, что такое труд… Напрасно она приводила пример Петра Великого и тех русских дворян, что в непостижимом для меня порыве бросали все свои богатства и шли в народ, желая зарабатывать на хлеб собственными руками и как можно лучше познать потребности и страдания пролетариев, которых они поклялись освободить.

— Вот как, она в курсе всего этого?

— Да, она с особым усердием изучала эти вопросы.

— Знаете ли, в вашем возрасте я полюбил бы такую женщину, и как раз за те самые взгляды, которые вас разъединили. Почему вы не попытались пересилить себя? Ведь игра стоила свеч!

— О, я сделал все что мог, как вы сейчас убедитесь.

— Вот и отлично!

— Я велел устроить в своем особняке столярную мастерскую, и каждый день мастер-краснодеревец обучал меня в течение двух часов. Но та, которую я любил, решила, что этого мало.

— Вот как?

— Эта прелестная, но слишком оригинальная особа потребовала, чтобы я тесно связал свою жизнь с жизнью простых рабочих…

— Подумать только!

— По ее мнению, иначе невозможно узнать народ, его нужды, таланты и все, что он в состоянии дать имущему классу, разумно ограничившему свои потребности.