Когда врачи окончательно заверили Агату, что ее муж поправится, она предоставила больного заботам сиделки и хирурга, а сама занялась делами завода, твердо решив отныне целиком посвятить себя этой деятельности.
По натуре глубоко честная, г-жа Руссеран не сомневалась, что Бродара оправдают. Если судебное следствие пойдет нормальным путем, то хозяин-соблазнитель будет заклеймен приговором присяжных. Он это вполне заслужил. Но, Боже, ведь он отец Валери! На ее ребенка тоже падет тень позора. Как этого избежать?
Вот почему Агата пришла к Бродарам, решившись на любые жертвы, лишь бы замять дело. Однако в глубине души она понимала, что никакое вознаграждение не может искупить зло, которое ее муж причинил этим людям.
Скромно одетая в темное шерстяное платье, с черной кружевной косынкой на голове, Агата напоминала скорее работницу, живущую в достатке, чем жену богача. Она пришла без церемоний, словно соседка к соседке.
Ее приход всех ошеломил. Огюст, окрыленный внезапной надеждой, радостно повторял:
— Он жив! Жив! О, тем лучше, тем лучше! Я не убийца! Как хорошо! Я все объясню суду… Только бы нам снова быть всем вместе!
Старый Анри, относившийся с одинаковым недоверием и к хозяевам, и к их женам, подозрительно смотрел на Агату.
— Как! — воскликнула г-жа Руссеран, бросив на Огюста взгляд, в котором было больше жалости, чем гнева. — Это ты хотел убить своего хозяина?
Юноша собирался ответить, но тут вмешался дядюшка Анри.
— Берегись, она хочет все выведать! — шепнул он ему, а затем обратился к вошедшей: — Если бы у вас, сударыня, была хоть капля здравого смысла, вы поняли бы, что ваше место — не здесь.
— Поверьте, я пришла сюда как друг, — возразила Агата. — Я была глубоко поражена, узнав, что вместо истинного виновника задержан ни в чем не повинный человек.
— Здесь нет виновника, сударыня, — прервал учитель, — тут есть заступник.
— Простите, я не нашла другого слова, чтобы назвать того, кто покушался на жизнь моего мужа. Поверьте, я пришла с единственной целью — выяснить, чем мне возместить ваш ущерб.
— Ладно, ладно! — пробурчал старик, покачивая седой головой. — Нас не проведешь, уж мы-то слишком хорошо знаем хозяев, чтобы доверять им.
— Могут быть исключения, — возразил учитель. — Я всегда предполагал, что они есть, а теперь, после слов госпожи Руссеран, почти уверен в этом.
Агата, горячо поблагодарив учителя за добрые слова, оглядела комнату и всех, кто в ней находился: старика, детей, Леон-Поля. Мимолетный взгляд убедил ее, что она находится среди порядочных и честных людей; лишь один из них смотрел на нее враждебно.
Убогая квартирка поражала чистотой и опрятностью.
«Если Мадлене Бродар удается поддерживать порядок в такое тяжелое время, значит хозяйка она на редкость домовитая», — взволнованно подумала гостья.
Дрожащей рукой Мадлена пододвинула ей соломенный стул. Агата села. Наступило тягостное молчание.
«Вот те на! — размышлял Леон-Поль. — Никак не ожидал! Эта Руссеранша мне положительно нравится. Хороша, ей-богу хороша! Какие глаза! Черты лица благородные, энергичные, полные гармонии… В этой груди должно биться горячее сердце».
— Вас, конечно, удивляет мой приход, — произнесла наконец Агата, обращаясь к озадаченной Мадлене.
— В самом деле, — пробормотала та, — я не ожидала, что вы придете. Не могла ожидать… Но все равно, надеюсь, это не сулит нам ничего плохого.
— Я пришла с намерением помочь вам.
— Увы, сударыня, после всего, что произошло…
— Ну?
— Боюсь, что при всем желании вы не сумеете…
— Вы ошибаетесь.
— Дай-то Бог!
— К вам пришла не жена Этьена Руссерана…
— А кто же? — спросила Мадлена, удивляясь все больше и больше.
— Ваша хозяйка, Агата Монье, протягивает вам руку и просит у вас прощения.
— Но, сударыня, вы здесь ни при чем, вы ни в чем не виноваты!
— А я другого мнения. Я считаю, что плохо исполняла свой долг.
«Вот тебе раз!» — подумал учитель, который свое место здесь не променял бы даже на кресло в зале заседаний Академии.
А старик ворчал сквозь зубы и шептал племяннице:
— Берегись! Берегись! Это ловушка!
— Плохо исполняли свой долг?! — переспросила Мадлена. — Но, сударыня, вас никто ни в чем не обвиняет, вы нам ничего не должны.