— Любопытство отнюдь не похвальное! — ядовитым тоном заметил Мальвиль, между тем как Баскер, желая выскочить вперед, ждал подходящего момента, чтобы брякнуть еще какую-нибудь глупость.
Керван промолчал.
— Вы крещены? — спросил аббат.
— Разумеется.
— Конфирмовались?
— Как все в деревне.
— Ходите в церковь?
Керван кивнул, трепеща, как бы его не спросили, откуда он родом, и не вздумали затребовать сведения о нем. Ведь из Дубового дола ответили бы, что он уехал несколько месяцев назад. Но аббата интересовало лишь то, что касалось религии.
— Кто ваш духовник?
— У меня его нет, ведь я только что приехал.
— Господин аббат позаботится о вашей душе! — ввязался наконец в разговор и Мальвиль.
Мысль о спасении души нового служащего заставила членов комитета забыть о других вопросах, опасных для Кервана. Оседлав своего конька, они могли ездить на нем как угодно долго.
Вместо ответа молодой Дарек еще раз кивнул. Этот неопределенный жест он предпочитал словам; ведь слова могли либо обязать его к чему-либо, либо привести к тому, что его выставят за дверь. К счастью, трое глупцов не усмотрели разницы между молчаливым кивком и громко сказанным «да».
Дом возбуждал любопытство Кервана. Быть может, общение с людьми, знающими Лезорна, поможет ему разгадать тайну, которая окутала этого человека.
— Мы располагаем только десятью минутами, — заявил аббат, взглянув на часы. Они дорожили своим временем…
Баскер начал разглагольствовать о том, что должен и чего не должен делать поступающий к ним на работу, и десять минут незаметно прошли. По окончании этого глупейшего допроса Кервана зачислили чернорабочим, предупредив, что ему придется строго соблюдать посты, довольствоваться простой пищей и по воскресеньям ходить в церковь. Ему предложили с завтрашнего дня являться к шести часам утра и оставаться до десяти вечера, ибо работы было много.
— Итак, — сказал Лезорн, выходя вместе с Керваном из кабинета, — вот вы и поступили на хорошее место; к тому же у вас есть комната с мебелью. Довольны ли вы?
— Большое вам спасибо!
— Сколько же вы будет получать?
— Я не совсем понял, какое жалованье мне назначили, но переспрашивать не стал, — проговорил Керван, не желая сознаваться, что он об этом совершенно не думал. — Если будут платить слишком мало, возьму расчет, вот и все.
На другое утро молодой человек отправился на работу, горя желанием узнать, что скрывается за вывеской «Дом призрения неимущих девушек». Керван поступил в распоряжение живописцев, которые в это время сидели за завтраком и в один голос ругали подрядчика. Приход нового рабочего произвел сенсацию: Трусбану и остальным очень понравились его высокий рост, голубые глаза, белокурые волосы.
— Вот с кого бы рисовать галла! — воскликнул Лаперсон.
До сих пор они сами по очереди служили друг другу натурщиками. Так как приводить натурщиц им запрещалось, негр выступал даже в роли молодой девушки. Он одевался в женское платье, и, хотя с помощью воображения приходилось изменять формы, кое-где добавляя, кое-где урезывая, но все-таки было с кого писать.
— Эй, человече! — крикнул Жеан. — Хочешь нам позировать?
— Вы ко мне обращаетесь, приятель? — спросил Керван несколько высокомерно.
Но доброе лицо Трусбана, расцветшее в улыбке, обезоружило его. Художник извинился за грубоватый оклик, и через несколько минут они уже беседовали как друзья.
— Что вы здесь делаете? — спросил Жеан.
— Просто-напросто нанялся чернорабочим.
— Дьявольски забавный дом, а? Тут немало любопытного, и будет над чем посмеяться.
— В самом деле?
— Вот увидите! Здесь так интересно, что мы, хотя и околеваем с голоду, остались посмотреть, чем все это кончится.
— Положим, — возразил Лаперсон, — у себя в мастерской мы и таких харчей не имели бы.
Керван улыбнулся, видя, что перед ним славные, хоть и несколько сумасбродные люди.
— Кто вас рекомендовал? — осведомился Трусбан.
— Некто Бродар, рабочий, бывший ссыльный.
— Вот как? Тогда не говорите ему, что видели здесь художников.
— Хорошо, — сказал удивленный юноша.
— Как вас звать?
— Керван Дарек.
— Подходящее имя! Откуда вы!
— Из Вогезов. Мое родное село называется Дубовый дол. А вы?
— Мы все парижане, за исключением Мозамбика. А он африканец.
— Ну, до скорого свидания! — сказал Керван, отправляясь выполнять данные ему поручения.
В течение дня он еще раза три-четыре перекинулся с художниками несколькими словами. Ему стало ясно, что молодые люди, в чьей искренности и доброте он не сомневался, имели какие-то сведения о подозрительном человеке, который так его заинтриговал. Довольный новым знакомством, Керван вернулся на улицу Глясьер.