И протянула бутылку обратно. Но Юрайт положил на грудь руки крестом: * Пока дама не напьется...
Они гуляли по молу, уходящему далеко в бухту. Время приближалось к девяти часам вечера, и Юрайт украдкой посматривал на часы. Ему ещё нужно было добраться до Фороса. Ведь он именно там договорился снять однокомнатную квартиру, а в Ялте остановился, чтобы мимоходом осмотреть этот курортный городок. * Ты спешишь? - наконец заметила Инка, когда Юрайт в очередной раз посмотрел на часы.
И он сказал откровенно: * Я ведь, Инна, в Форосе остановился. Живу почти рядом с дачей, на которой отдыхал Горбачев, когда начался путч в Москве. * Ой, как интересно! А я так и не побывала там. Все дни отпуска шаталась по Ялте, съездила в Симферополь. * Ну тогда поехали, - без всякой надежды на согласие предложил Юрайт, - а завтра осмотришь и дачу, и Форос. А послезавтра съездим на экскурсию в Севастополь.
И, к его удивлению, она, не раздумывая, согласилась. Только спросила: * А жить-то где будем? * Я снимаю квартиру. Правда, однокомнатную. Вот надо успеть до полуночи, чтобы забрать ключи у хозяйки. * Один? Едем. Давай, только в мой дом отдыха за сумкой с вещами забежим.
Через три часа они были уже в квартире Юрайта и пили сухое вино. Еще через час лежали в одной постели.
Инка была девушкой без комплексов. И утром, заметив оценивающий взгляд Юрайта, без всяких путаных объяснений сказала: * Ты мне сразу понравился. Отпив глоток минералки, которой ты меня угостил, я почувствовала, что мне с тобой хорошо. И теперь ты мне очень нравишься. Так в честь чего, скажи мне, я должна разыгрывать из себя недотрогу? Если надоела, не стесняйся, скажи. Я возьму вещи и уеду. Никаких обид.
Она присела перед кроватью, где он лежал, на корточки и заглянула ему в глаза: * Помнишь, как в песне - я хочу быть с тобой. Я так хочу быть с тобой... * ...и я буду с тобой, - продолжил Юрайт, обнял её и привлек к себе.
В Москву они вернулись в одном поезде, и она опоздала к началу занятий ровно на одну неделю.
...Юрайт пролежал почти два часа, не меняя положения. И из транса его вывел телефонный звонок. * Юрайт? Как себя чувствуешь? Это Афинская. * Нормально, Татьяна Сергеевна, - сказал он и добавил: - Я чувствую себя так, как будто меня пять дней подряд заставляли приседать в бассейне, который наполнен дерьмом. И теперь мне кажется, что я не смогу больше выйти на работу. * Брось, Юрайт, если бы я комплексовала и бросала работу после каждой встречи с разным дерьмом, то меня бы ни на что не осталось. А те, кто вымарывает, - только бы радовались. Надо доказать, что ты - сильнее обстоятельств. * Кому доказать? * Прежде всего самому себе.
Он помолчал, потом нехотя произнес в трубку: * Хорошо. Я постараюсь. * Небось всю рожу тебе изуродовали? - спросила она, как всегда отбросив все тонкости и приличия. * Да нет. Они больше старались мои почки напрягать. * Ну потерпи, солдат. Будет и на нашей улице праздник. * Да я вообще-то не обливаю подушку слезами. * Ну вот и хорошо, мой герой. Ты завтра поутру ко мне загляни, есть деловое предложение. * Мне Кнорус передавал ваше приказание. * Ладно, оставь официальный тон. Между прочим, некого, кроме себя, винить в том, что тебя, как дурачка, обвели вокруг пальца и взяли в плен. * Я понимаю. * Чего ж ты тогда на всех слюной брызгаешь? * Больше не буду. А вам спасибо за заботу, Татьяна Сергеевна. * Ладно, я чувствую, что с тобой сейчас трудно разговаривать. Подходи завтра.
В трубке послышались короткие гудки. Юрайт опять откинулся на подушку и уставился в темный потолок. Но забыться ему не дал новый звонок. На этот раз звонили в дверь. "Ну, вот, - подумал он, - Кнорус собственной персоной и скорее всего с одним из своих быков явился, чтобы поучить ещё разок уму-разуму за Агату". Ведь кроме него, Кноруса, и самой Афинской ,никто не знал адреса этой квартиры. Ну, разве что ещё с пяток проституток, которых он притаскивал сюда поздними вечерами.
Он встал с кровати и прежде, чем открыть дверь, вытащил из шкафа резиновую дубинку, которую ему по дружбе презентовал Чвох. У него мелькнула мысль о том, чтобы не выдавать своего присутствия в квартире. Но если в дверь звонил Кнорус, то глупо было бы скрываться. Да Юрайт и сам не хотел показывать этому самодовольному прохиндею, что он его боится. Он поставил дубинку около двери и прежде, чем открыть замок, как всегда спросил: * Кто там? * А ну-ка, открывай, обманщик и развратник, - раздался за дверью знакомый голос.
Он тут же щелкнул замком, и с порога ему на шею прыгнула Инка. * Обманщик, развратник, не позвонил... не позвонил... * Инка, милый ребенок! Я так хочу быть с тобой...
Он и забыл, что в поезде собственной рукой вписал в её записную книжку свой телефон и домашний адрес.
ГЛАВА 7. БУРДАКОВ
К 17.00, как и приказывал майор Бурдаков, к нему в кабинет вошел усатый молодой лейтенант и положил на стол справку - отпечатанный на принтере с компьютера текст. Пока Бурдаков пробегал глазами по строкам, лейтенант молча стоял около стола. Но когда начальник принялся за последнюю страницу, лейтенант, словно рассчитав, когда он закончит, без приглашения к разговору пояснил: * Месяц назад, товарищ майор, мы серьезно изучили вопрос по нищенству. Но, честно признаться, в области профилактики ничего не удалось сделать. Сами знаете, что киллеров сегодня больше, чем нищих в городе.
Да-да, - отрешенно согласился Бурдаков, глядя в одну точку и обдумывая прочитанное.
По оценкам сотрудников Института социально-экономических проблем народонаселения, которому пару месяцев назад МВД заказало комплекс исследований, в России насчитывалось около пяти миллионов бомжей.
Бурдаков прикинул в уме, выходило, что больше трех процентов россиян не имели крыши над головой. В Москве же насчитывалось в зависимости от сезона от 60 до 150 тысяч бродяг. И каждый десятый занимался профессиональным нищенством.
Ему показалось, что ученые где-то ошиблись в своих расчетах, потому что попрошаек должно быть гораздо больше. Но он понимал, что не прав, и нет оснований не доверять ученым, потому как эффект массовости достигается тем, что эти самые попрошайки всегда на виду, всегда в самых людных местах.
Далее в справке шло разграничение нищих по внутренним группам. Но Бурдаков отлично знал и без выводов ученых, что нищий нищему рознь. Он с презрением относился к так называемым самостоятельно опустившимся людям бомжам. Бомжи были проблемой не только в его округе, но и во всей столице, в которую они ежедневно подтягивались со всех концов страны, ехали из бывших советских республик. Порой вокзалы принимали до пяти тысяч бомжей в день, которые тут же рассасывались в поисках крыши и пищи по столичным очкурам и загашникам. От 60 до 70 процентов этого опасного контингента уже успели вкусить радости тюремной жизни. Конечно, большинство непрошеных гостей милиционеры сразу же отлавливали и отправляли туда, откуда они приехали. Но остальным удавалось просочиться через милицейский кордон и осесть в столице. И через некоторое время все эта чумазая, распухшая и нездоровая братия выползала в народ демонстрировать свою убогость и запущенность. Голодные и замерзшие, они просили на водку, пиво, сигареты, хлеб и не отказывались от натуральных подаяний. Увеличивалась и преступность. Потому что многие заезжие, дабы удовлетворить голод, могли вырвать сумку с едой у женщины или ребенка. Иные прибегали и к насилию. Именно для них, бомжей, оно было оправдано, потому что на другой чаше весов находилась его никому не нежная жизнь. Для него, отрешенного от общества, наказание за преступление было ничуть не страшнее того, что ждало его впереди - сырой ли подвал, милицейская камера или городская свалка.