Иду за пистолетом и, судя по возгласу гостей, понимаю — оружие с историей.
— Точно! Это из него твой батюшка на дуэли графа подстрелил! Почистить, чтоб блестел, и в гостиную! — вертит покупку Елисей.
М-да, пистолет с историей и без оной — разные вещи. Настроение заметно упало. Даже выпил с мужиками немного. Предложил им остаться у себя с ночевой, в баньке попариться. Ну и когда язык у тех развяжется, порасспрашивать о жизни — что да как. Да куда там? Часа три просидели у меня в гостях, и в путь, к другому моему соседу.
Зернову долг я, конечно, отдал, всё по-честному. Бочки обещали привезти через неделю.
— Э! Ара! Глупый ты! Надо быка брать было! — поучал меня бывший таксист. — У меня в доме пусто, мне хоть что пригодится. Это ты тут по коврам ходишь!
Матрена, не одобрявшая нашего с кучером сближения, насупившись, молчала. Но, когда принесла ужин на двоих, невежливо толкнула мощным бедром Тимоху.
— Думаю, надо полную перепись своего хозяйства провести. И бюджет составить. Завтра и начнем, — говорю я, уже немного захмелев. — Ты и будешь проводить. Жаль только, чернил у нас мало.
— Записывай: у меня корова старая, молока мало даёт, свиней нет, кур — меньше десятка, но цыплята будут, жинка сказала. И ты мне шестнадцать рублей платишь, да ещё припасы, — бойко отчитывается Тимоха.
— Ты же крепостной, чего это я тебе платить должен? — удивился я.
— Хлебом в основном платишь. Я же твой дворовой, за кучера у тебя, ну и так работы много какой делаю: и сено кошу, и в огороде работаю, и на полях вкалываю. И за то, что я не езжу на отход, а постоянно при тебе.
— Куда не ездишь? — не понял я.
— На заработки в город.
— Кучер хреновый из тебя, вон чуть не угробил меня, — припомнил я таксеру то, как мы сюда попали.
— То не я, а прошлый Тимоха, — возмутился он.
— Так и сено косил тоже не ты, а прошлый Тимоха, — справедливо заметил я, на что таксист надулся.
— Зачем тебе деньги? — с интонацией Остапа Бендера спросил я.
— Овец хочу купить. В городе их по восемь рублей продают, — буркнул тот.
— Барин, Евфросиния пришла! Говорит, звали вы её, — с недовольным видом в комнату вошла Матрёна.
— Звал. Веди девку в дом! — киваю я и говорю Тимохе: — Ну, всё, иди к себе в семью. Что беременную жену бросил, работы нет? Я найду. Завтра приходи, расскажу, что надо делать.
— Да я лучше посижу тут, — упирается Тимоха.
— Ой, пороть надо, испортился паря, — произнес Мирон, невесть откуда появившийся, с двумя зайцами, уже потрошёнными, в руках.
Сижу, развалившись на диване, весь такой из себя барин барином. И тут, смущаясь, в гостиную заходит давешняя крестьянка.
Смотрю на девицу и думаю: — «Ох, не картошку она пришла садить».
Глава 6
На ней по-прежнему обноски — старое платье в пол, сама она босиком, педикюра и маникюра, как водится, нет, но… голова чистая, коса заплетена, а значит, мылась в бане. И макияж присутствует! По нынешней моде, конечно.
— Это у тебя румяна на щеках? — спросил я из любопытства. — А где взяла?
Не может ведь быть, чтобы крепостная, с такими латаными-перелатаными вещами, разорялась на румяна!
— Так то ж свекла! — обрадованно и бойко ответила девица, будто раскрыла секрет красоты.
Послышалось недовольное шипение Матрены.
Оглядываю красотку ещё раз и понимаю — телосложение у девицы модельное. Грудь — тройка, не меньше, попка округлая, талия узкая. Интересно, я как барин могу с ней сблизиться? Ну не забесплатно, рубль дам, например! На такие деньги много чего купить можно, раз целая овца восемь рублей стоит. Хм.
— Но вечером садить — бога смешить, — удачно рифмую я. — Завтра утром начнем. Вон, вишь, у Зернова мешок картохи купил.
Зернов и правда оставил мне картошки с пуд: мелкой, красной и проросшей. Да мне такая и нужна!
— Так мне идтить? — спросила девица, зыркая глазками.
А глазки хороши! Брови, правда, густоваты, такие не очень люблю, но ресницы длинные безо всякой хрени летуалевской. Ну и голубые глаза, вернее, цвета неба.
— Садись, поснедай со мной, поговорим, скучку мне развеешь.
— А там и баньку можно сообразить! — внезапно произнёс Мирон, неслышно вошедший в гостиную. Спецназовец, как есть!
— Можно и баньку, — расплываюсь в улыбке я и слышу ругань Матрёны в сенях.
— Барин, тут Тимоха вернулся, пущать? — деловито спросил Мирон, очевидно, бывший у меня за мажордома.
— Чё ему надо? — удивился я. — Ну, пусть зайдет.
— Барин, не вели казнить, вели слово молвить, — поклонился в пояс Тимоха.