— Не хотите завтра утром взглянуть на крепость? — предложил Иенсен Ине. — Если вы не против прогуляться по берегу, то это недалеко от отеля, особенно если мы будем чередовать прогулку с купанием.
Иенсен договорился зайти за ней около одиннадцати часов. И после кофе он ушел.
Ингхэм решил, что Иенсен вел себя сегодня вполне по-светски, и ждал, что Ина выскажет похвалу ему, по она молчала.
— Хочешь пройтись по пляжу? — предложил он. — Какие на тебе туфли?
— Мне хочется пойти босиком.
Ингхэм оплатил счет. Иенсен оставил восемьсот миллимесов.
Песок на пляже оказался приятно теплым. Ингхэм нес туфли Ины и свои. Луны не было. Они держались за руки, скорее чтобы не разлучаться в темноте, чем ради удовольствия, подумал Ингхэм.
— Ты сегодня какая-то грустная, — заметил Ингхэм. — Это Адамс расстроил тебя?
— Да что ты, он само веселье. Нет, просто я думала о Джои.
— Как он… на самом деле? — У Ингхэма что-то кольнуло в груди, когда он задал этот вопрос, однако ему показалось, что он прозвучал не слишком участливо.
— Иногда он чувствует себя настолько не своим в этой жизни, что не может спать. Но я бы не сказала, что ему становится все хуже. — Ина говорила торопливо, потом на несколько секунд замолчала. — Я считаю, что ему следует жениться. Но он никогда этого не сделает.
— Понятно. На Луизе. Она действительно разумная девушка?
— Да. К тому же ей известно все о его болезни. — Шаги Ины по песку становились все медленнее, затем она остановилась и расслабила пальцы ступней. — Самое забавное… на самом деле ужасное — это то, что он вбил себе в голову, будто любит меня.
Ее пожатие было едва заметным, почти неощутимым. Ингхэм стиснул ее пальцы:
— Что ты имеешь в виду? — Они почти перешли на шепот.
— Именно это. Я не говорю насчет сексуального влечения. Это просто смешно. Но это не дает ему обратить свою любовь на кого-нибудь другого. Ему следует жениться на Луизе. Никто не может на сто процентов утверждать, что у него не может быть детей.
— Я тоже так думаю, — произнес Ингхэм, хотя вовсе не был в этом уверен.
Ина смотрела себе под ноги.
— Не могу сказать, что я в ужасе, но меня это беспокоит.
— О, любимая! — Ингхэм нежно обнял ее. — Что… что он говорил тебе?
— Он говорит, что никогда… никогда не будет испытывать к другой женщине тех чувств, которые питает ко мне. И все остальное в том же духе. И он вовсе не подавлен из-за этого. Как раз наоборот. Он воодушевляется, когда начинает говорить о своей любви. И, самое ужасное, я знаю, что это правда.
— Ты должна уйти из этого дома, дорогая. Понимаешь, дом достаточно большой, чтобы ты могла поселить в нем кого-то еще, кто мог бы жить рядом с Джои, если ему необходимо…
— О, мама не сможет за ним присматривать, — прервала его Ина. — Единственное, в чем он нуждается, так это в том, чтобы кто-то заправлял его постель. Хотя он уже несколько раз справлялся с этим сам. Он даже может принимать душ без посторонней помощи. — Она приглушенно рассмеялась.
Да, у Джои своего рода собственная квартира на первом этаже, припомнил Ингхэм.
— Тебе необходимо переехать. Я не знаю, из-за чего ты сегодня грустишь, но я вижу, что это не дает тебе покоя.
Она повернулась к нему:
— Я скажу тебе кое-что забавное, Говард. Я начала ходить в церковь. Последние два или три месяца.
— Хм… я не думаю, что это забавно, — ответил Ингхэм, которого эта новость сильно удивила.
— Но я не слишком верю во все это. Просто я чувствую себя успокоенной, когда вижу седые головы, слушаю пение и проповедь. Это действует на меня умиротворяюще. Ты понимаешь, что я имею в виду? Всего только на часок, по воскресеньям. — Ее голос дрогнул от подступивших к горлу слез.
— О, любимая! — Ингхэм прижал ее к себе. Огромное чувство захлестнуло его, и он зажмурил глаза. — Я никогда не испытывал такой нежности ни к кому на свете, как сейчас к тебе, — выдохнул он.
Она всхлипнула на его плече, потом отстранилась и отбросила назад волосы.
— Пойдем обратно.
Они пошли назад к городку, к мерцающим белым светом стенам крепости — памятнику проигранного когда-то сражения (в противном случае испанцы остались бы здесь надолго).