- Ты кто?
- А ты сама кто? - выкрикивает Рыбья Кость.
- Я? Учительницей буду у вас, ты не волнуйся, скажи свое имя - в списке я посмотрю.
- Рыбья Кость ее имя! - выкрикивает Ниссо. - Разве ты, Мариам, не видишь? Какое еще может быть у нее имя?! Нет в списке ее, Шо-Пир утром читал, я помню. Не полагается ей.
- Ты дохлая кошка, с тобой не говорю! - кричит Рыбья Кость. - Дрянь она, смотри список, жена Карашира я!
- Обе вы бешеные, смотрю, - спокойно, берясь за список, замечает Даулетова. - Ниссо, перестань! А ты не ругайся. Не знаю, что между вами такое. Карашир в списке есть.
- Карашир есть, этой змеи нет. Где Карашир? Где его зерно? Они сеяли. Не принесла зерна - не давать!
Мариам растерянно поднимает глаза на жену Карашира.
- Если ты жена Карашира, то почему, в самом деле, не привезла зерна?
Рыбья Кость, поджав губы, молчит, в угрожающих глазах - гнев; лицо мучительно дергается, да, она знает - Бахтиор. Придя к ней в дом, сказал Караширу: "Возьми осла, отвези зерно, получишь муку". Карашир хотел было признаться во всем, но побоялся ее. Она велела ему остаться дома, пошла сюда одна, надеясь как-нибудь уладить это, выпросить у Шо-Пира муку. Но всем распоряжается эта. Кинуться бы на нее, выцарапать ей глаза! Но Рыбья Кость вспоминает о детях, купец обманул, от него ничего теперь не получишь, дома ни крупинки муки, ни зернышка, впереди зима... Нет, все что угодно, только бы получить муку! Рыбья Кость глядит через дверь: полно мешков, даже стены, даже пол весь в муке - в белой, добротной, пшеничной, - сколько горстей можно собрать с одного лишь пола! Вся злоба пропала, в глазах только жадность. Смирившись, она произносит очень тихо:
- У меня нет зерна... Дай муки... Хоть немного муки!
- Как нет? - неистовствует Ниссо. - Не верь ей, Мариам! Спрятала! Есть у нее, вон, смотри! - Ниссо резко оборачивается, показывает на распростертое внизу селение. - Смотри, Мариам, тот дом, тот посев, Не меньше других зерна собрала она. Ничего не дам, врет она! Когда мы собирали ослов, чтобы Бахтиор пошел в Волость, она нас прогнала.
В глазах Рыбьей Кости слезы.
- Дай! - чуть слышно произносит она.
- Не дам! - отрезает Ниссо.
- Погоди, Ниссо... Пусть Шо-Пир скажет сам. Подождем Шо-Пира.
- Нечего ждать Шо-Пира, скажет то же, что я. Уходи отсюда! Слышишь, или камнями тебя прогоню!
Рыбья Кость ничего не отвечает. С ненавистью, сквозь слезы взглянув на Ниссо, она поворачивается, минует пролом ограды, скрывается за камнями. Явное злорадство Ниссо удивляет Даулетову.
- Ты злая... И я не знаю, права ли ты. Надо было, чтоб она подождала Шо-Пира. С кем это он говорит так долго?
- Ничего, Мариам, ты не понимаешь! - выпаливает Ниссо.
Ей немножко стыдно: почему Рыбья Кость перестала кричать и заплакала? Конечно, хорошо, что она так унижена, но лучше было б, если бы не заплакала. "Нет, - отгоняет Ниссо внезапную жалость, - все врет она, так ей и надо!"
- Ты спрашиваешь, Мариам, с кем разговаривает Шо-Пир? Зовут его Кендыри, хороший человек, бороды бреет здесь... Помощник купца.
- Все-таки я спрошу у Шо-Пира об этой женщине.
- Спроси, спроси! Она хотела, чтоб меня отдали Азиз-хону...
- Ах, вот в чем дело! - Бросив взгляд на тропу, Даулетова замечает Рыбью Кость, присевшую на камнях. Ясно: решила дождаться Шо-Пира. Даулетова ничего не говорит Ниссо.
10
- Шо-Пир, ты знаешь... Я живу здесь год.
- Знаю, год.
- Я живу у купца. Ты тоже знаешь.
- Знаю.
- Ты ко мне не приходил - бреешься сам. Я к тебе не приходил, разговоров с тобой не вел. Скажи, почему?
- По-моему, это ты сам мне можешь сказать.
- Для этого я сейчас пришел.
- Видно, за год успел надумать, что сказать?
- Не смейся. Объясню, ты поймешь. Я много ходил по горам, людей видел. Разную видел власть. Бродячий брадобрей не привык разговаривать с властью; есть страны, где меня били; в других местах - гнали камнями, думали, что я вор. В Канджуте я два года лежал в тюрьме, знаешь, почему лежал?
- Откуда мне знать?
- Канджутцы не любят англичан. Любят русских.
- Допустим.
- Это правда. На площади Чальта я брил людей. Распространился слух, что я хороший мастер. Пришел солдат, сказал: идем к туму, будешь брить его бороду! Власть приказывает, я пошел, начал брить ему бороду. Он стал хвалить англичан. Я глупым был, не подумал, сказал: твой народ любит русских! Одна сторона бороды тума осталась невыбритой, а меня положили в тюрьму. Тюрьма была под землей, скорпионы, пауки змеи ползали по лежащим. Меня били палками, - вот след на щеке, вот еще - видишь? - на лбу, еще вот! - Кендыри распахнул ворот халата, показал красные рубцы на груди. - Другие умирали, я жив остался. Потом меня выгнали из тюрьмы. Я пришел в Яхбар, болел, во рту у меня был вкус смерти. Человек сказал мне: идем со мной, будешь брить бороду Азиз-хона, высокая честь. Я вспомнил Канджут, я знал, какая это высокая честь. Убежал. Прибежал сюда. Стал жить у купца Мирзо-Хура. Жил этот год у него, помощником ему стал, в сердце моем была благодарность. К тебе не шел и к Бахтиору не шел: вы власть. Я вспоминал Канджут и боялся власти. Но я целый год издали смотрел на тебя и теперь понимаю, что канджутцы, которые хвалили русских, правду мне говорили и что справедлива советская власть. Я не понимал, почему ты не любишь купца. Теперь мне ясно почему: он человек недостойный...
- Ты что? Поссорился с Мирзо-Хуром?
- Я не ссорился с ним. Но бедному брадобрею дорога с факирами, купец идет другой дорогой. Лицо у меня некрасивое, не смотри на мое лицо - смотри в сердце. Сердце у меня чистое. Ты удивился тому, что я говорил на собрании?
- Странно было, почему защищаешь Ниссо.
- Купец назвал меня собакой после собрания. Если б у купца была власть, он бросил бы меня в тюрьму. Старики удивляются, думали: помощник купца говорит так, значит так надо для Установленного. Все подняли руки за мной. Теперь ненавидят меня, но уже поздно: Ниссо здесь осталась... Скажи, ты теперь понимаешь, почему я так говорил?
- Не знаю, Кендыри. Если не лжешь...
- Покровитель видит, не лгу! Зачем ложь, Шо-Пир? Какая мне польза?
- Ну, что ж ты хочешь мне рассказать?
- Хочу сказать: дикий народ в Сиатанге, не видел еще ничего. Я видел многое. Знаешь, что купец с людьми делает? Понимаю больше, хоть я простой брадобрей...
Кендыри завел рассказ о проделках купца. Шо-Пир слушал внимательно.
- Теперь скажу главное, - продолжал Кендыри. - Ты хотел, чтобы ущельцы были сытыми целый год. А купец сделал так, что все-таки будет голод...
- Это почему ж голод?
- Слушай, Шо-Пир! Купец говорил всем: "Караван не придет, никакой муки вам не будет. Бахтиор и Шо-Пир вас обманывают. Собранное вами зерно они продали новым, советским купцам; Бахтиор ушел, чтобы привести их сюда: придут с ружьями, возьмут зерно. Пока не пришли, идите тихонько к Бобо-Калону, он откроет вам мельницу, мелите зерно, пеките лепешки, остальное несите мне; вы знаете меня пять лет, я скажу советским купцам, что вы отдали мне свою муку за долги; у меня советские купцы не возьмут ее - за мною власть Азиз-хона; не захотят со мной ссориться, уйдут с пустыми руками. Каждый раз, когда вам надо будет печь лепешки, приходите ко мне, всегда дам, сколько нужно. А весной я поеду во владенья Азиз-хона и привезу для посева зерно, как привозил вам пять лет. Зиму будете сыты, а весною получите зерно..." Так говорил им купец. Понимаешь, Шо-Пир? Купцу они верят больше, чем верят тебе; за купцом - Установленное, за тобой - разрушение его. По ночам, чтоб ты не знал, они ходили на мельницу, мололи зерно, а то, что не успели смолоть, отнесли к купцу. Теперь у половины факиров уже нет зерна. А вчера пришел Бахтиор с мукой - без советских купцов, с обещанной тобою мукой, и ущельцы поняли, что Мирзо-Хур подбил их на плохое дело. Теперь верят тебе и боятся, что купец уедет в Яхбар и увезет с собою зерно. Думают так, потому что купец взял у них за долги семнадцать ослов; взял у тех, которые не дали своих ослов Бахтиору, когда он уходил за мукой. Купец приготовил себе караван. Я, Кендыри, все эти дни жил в горах. Ты знаешь вверх по ущелью Кривую долину? В ней еще есть трава, там пасутся ослы, для них хватит, - я, как дурак, пас там этих ослов. Пас их и думал: нехорошее дело делаю. Каждый день я ходил сюда, Мирзо-Хур передавал мне новых ослов, взятых за долги, я по ночам уводил их в Кривую долину. Вчера пришел: шумят ущельцы, потому что Бахтиор вернулся с мукой, потому что у многих теперь будет советская мука, но нет уже ни зерна, ни ослов, купец уйдет и, наверное, не придет назад, а что они будут делать весной, когда настанет время посева? Я, по глупости, много дурного делал. Приносил опиум для купца, выполнял все его поручения. Но вчера я подумал: правдива моя душа, дела тоже должны быть правдивы - подчиниться советской власти хочу, жить хочу, как простой человек, среди простого народа. И вот я перед тобой; все тебе рассказал. Каждое мое слово - правда. Времена настали такие, когда человек может правдой жить, с чистым сердцем, с руками чистыми. Иди проверяй, всех спрашивай - я скажу тебе, у кого сейчас нет зерна, у кого сейчас нет ослов... К Али-Мамату пойди, к Ширим-Шо пойди, к Исофу пойди, к Рахиму пойди, к Караширу пойди, к Хайдару, и к Муборак-Шо, и к Раджабу, и к Богадуру, и к Али-Нуру... Мне нечего больше тебе сказать. прошу тебя об одном: боюсь мести купца, пусть о нашем разговоре он не узнает. Бедный брадобрей ищет покоя и мира, верит тебе, как не верил прежде никакой власти. Дай мне обещание!