Меня охватило нехорошее предчувствие, ком подкатил к горлу.
— А кто эта женщина, изображенная на картине? ― К концу собственного вопроса я уже знала ответ.
— Ты не только меня не помнишь, но и себя не узнаешь? ― притворно ласково произнес Гектор и скрестил руки на груди.
У меня все поплыло перед глазами, нечем стало дышать, ноги подкосились, и я стала падать прямо на Гектора. Он подхватил меня.
— Принесите воды, ― услышала я и провалилась в темноту.
Я приходила в себя, лежа на неудобном диванчике. Гектор с озабоченным лицом расстегивал верхние пуговицы на блузке.
— Уже лучше? ― глухо спросил он. Я кивнула. ― Тебе нужно на воздух.
— Мне очень нужно поговорить с вами. Наедине. Я прошу вас.
Воцарившееся молчание длилось целую вечность. Наконец Гектор прервал его:
— Прийти сюда было чистым безумием. Но желание взглянуть на тебя было сильнее здравого смысла. ― Он немного отодвинулся от меня, его бледное лицо теперь было хорошо освещено. Глаза у него были не черные, как мне показалось вначале, а темно-карие с золотыми крапинками. Наконец он повернулся к девушке за стойкой, которая, отложив журнал, с интересом следила за нами.
— Энни, милая, прогуляйся минут десять. Даме нужно прийти в себя, ― сказал Гектор и кивнул в мою сторону.
Энни нехотя покинула свой пост, она догадывалась, что самое интересное еще впереди. Колокольчик брякнул, и мы с Гектором остались одни.
— Я закрою дверь, чтобы нас никто не побеспокоил, ― сказал он и повернул ключ в двери. Двигался он с кошачьей грацией, мягко и уверенно.
— Итак, о чем ты хотела поговорить?
— На картине действительно изображена я? ― Губы плохо подчинялись мне.
Гектор утвердительно кивнул. Его лицо ничего не выражало.
— Но почему она… то есть я... написана так жутко?
— А как ты хочешь, чтобы я писал тебя?.. ― Его голос был угрожающе тихим. ― Подумай о том, как я себя чувствовал, когда ты предпочла меня другому... Я страдал. Мы все страдали. А теперь ты объявляешься, строишь из себя невинную овечку. ― Его кулаки сжались, желваки заходили на лице. И он резко отвернулся от меня…
— Гектор! Прошу, дай мне сказать, объяснить... ― Было страшно от собственной лжи. Она засасывала меня, слишком часто я ее повторяла, но ничего лучше мне не приходило в голову. ― Не знаю, поверишь ли ты мне, но я ничего не помню... НИЧЕГО... Была авария... Все, как в тумане... Не имею ни малейшего представления, что плохого я тебе сделала, но мне правда жаль...
Он слушал, не прерывая. Не поворачиваясь ко мне, он тихо произнес:
— Я не верю тебе, Алекс. Не верю ни одному твоему слову.
Сказал, как ударил по лицу. Я задыхалась, чувствовала себя совершенно больной и разбитой.
― Мне все же нужно на воздух. ― Я встала и, пошатываясь, пошла в сторону выхода. Он не пытался меня удержать.
Ветер крепчал. На горизонте появились черные тучи. Как раз под мое настроение. И я, оглушенная встречей, побрела в сторону «Золотого гуся».
В комнате было темно ― тучи совсем заволокли небо. Мой чемодан лежал на кровати, где я и оставила его, но теперь на нем лежал букет цветов, перевязанный черной траурной лентой. Розы были темно-красного цвета, почти черного, а к ленте была приколота записка: «Все-таки приехала. Ты пожалеешь об этом».
Это стало последней каплей. Я медленно опустилась на край кровати и разрыдалась. Меня душили страх и отчаянье. Казалось, что я самый одинокий и беззащитный человек на земле. Как подобное могло вообще со мной случиться? Я словно бродила в темном лабиринте и чем усерднее искала выход, тем больше от него удалялась.
За окном послышалась песня о несчастной девушке. Аккомпанировали на аккордеоне. Раздался одобрительный гул голосов. А я зарыдала еще сильнее. Наконец грустную песню сменила веселая, затем еще одна, и еще... Я продолжала лить слезы и жалеть себя. Не помню, чтобы когда-нибудь приходилось столько плакать. Лицо пылало и распухло от слез, чтобы хоть немного охладить его, я прижалась лбом к прохладному оконному стеклу. На аккордеоне играл веселый парень. Рядом толпились шумные зрители, они притопывали и прихлопывали в такт музыке, умудряясь при этом не проливать пиво, которое держали в руках.
Мой взгляд тоскливо скользнул вниз: