«Боже мой, — подумал Хохваген, — что значит удачно сказанные слова даже, казалось, в безвыходном положении».
Он выпрямился, принял бравую позу.
— Я должен не бездействовать, а бороться, не замаливать грехи, а искупать их. Я не останусь в долгу…
Пропустив слова Хохвагена мимо ушей, Браун вновь заговорил с Хеттлем:
— Разведчик не должен быть похож на разведчика. Так, кажется, гласит священная заповедь работников нашей службы. Мы подкинем его… и то, что он оказался грабителем, делает его не похожим на морфиниста, — неожиданно Браун громко захохотал. — Представляете, подкидыш-каторжник в соизмерениях: рост—184, вес — 90.
Хеттль заулыбался, Хохваген даже хихикнул.
— Так вот, слушайте, — продолжал Браун, обращаясь к Хохвагену, — надеюсь, что фортуна больше не будет подставлять вам ножку…
И он изложил ему суть своего плана, основные положения которого сводились к следующему: с помощью американской секретной службы, располагающей влиятельными связями в жандармерии и полиции, Хохвагена переводят в тюрьму в советскую оккупационную зону. Там он принимает меры к тому, чтобы умелым поведением и осведомленностью привлечь к себе внимание советской контрразведки и навязать ей свое сотрудничество.
Затем — бежать из тюрьмы при содействии русских с тем, чтобы в Вене проникнуть в сферы, интересующие советских контрразведчиков и добывать «ценную» для них информацию. А на самом деле — продолжать сотрудничество со своей разведкой, дезинформировать советскую контрразведку, выявлять ее агентуру и официальных сотрудников.
Американского контрразведчика интересовало, сможет ли Хохваген умело поставленной дезинформацией оторвать от своих занятий основные силы советских контрразведчиков и направлять их усилия по ложным следам.
Хохваген давно знал о разработанной в недрах западногерманской разведки агентурной операции «Добыча» и смутно догадывался, что теперь план этой операции хотят увязать с планом Брауна, предоставив Хохвагену роль отвлекающей силы.
Такое стечение обстоятельств вселяло в него надежду на быстрое освобождение, и он заверил обоих шефов, что сумеет справиться со своей ролью.
После суда Хохвагена вновь посетил шеф Си-Ай-Си и предложил ему собственноручно отпечатать на привезенной пишущей машинке текст письма в Советскую комендатуру города М., вблизи от которого он должен будет отбывать наказание. Было условлено, что письмо попадет адресату по истечении одного-двух месяцев после заключения его в тюрьму.
Одновременно, с той целью, чтобы создать для русских обстановку поспешности, Хохваген после одного-двух месяцев пребывания в тюрьме, должен будет заявить о своем желании перевестись в другую тюрьму в американской зоне. К сожалению Хохвагена, его письмо не попало в контрразведку, как это было предусмотрено планом, и им занялись обыкновенные офицеры по денацификации.
Когда он понял, что их интересует главным образом обвинительная сторона дела и что он попал таким образом в новую, еще более опасную для него ловушку, то, не раздумывая, решил бежать. Явившись к Хеттлю и желая возвысить себя в его лице, заверил своего шефа в том, что завербован советской контрразведкой и что его дела идут так, как всем им хотелось. Затем они засели за подготовку различных вариантов дезинформации для советских органов контрразведки.
Дальнейшие события развивались в обстановке крайней нервозности и подозрительности. Видя, что замысел не оправдался и все его расчеты рухнули, Хохваген, тем не менее, под напором своих шефов, должен был однажды сказать, что пора действовать.
При этом он рассчитывал лишь на случайную удачу. Тут-то и нагрянули в город М. и Химмельрайх Эльза, и Вайтман Францль, и Вайс Генрих, и еще кое-кто.
Но, как потом выяснилось, американцы проявили наглую хитрость даже к своим друзьям. Объявив разведкам своих союзников о начале операции «Добыча», они не торопились с вводом своей агентуры, а когда увидели, что многие агенты друзей потерпели провал, заподозрив что-то неладное, вообще приостановили дальнейший ход операции.
Хохвагену показалось, что шеф Си-Ай-Си и Хеттль подозревают его в двойной игре.
На встрече с доктором Хеттлем Хохвагену было предложено немедленно перебираться в Западный Берлин по той причине, что его работа в Вене считалась безысходно проваленной.
По всему поведению Хохвагена чувствовалось, что он сломлен и если развязал язык, то из тщетной надежды на то, что судьба может еще раз отнестись к нему благосклонно.