Это была Инга!
Под рукой она держала сверток полотен. Рядом с ней стоял Ковальчук, смешной, растерянный и неуклюжий.
— Здравствуй, Инга, — воскликнул я, пожимая ей руку, — есть так хочется, нет ли у тебя котлет в сумочке?
— А я и не знала, что вы здесь живете, — улыбаясь, заговорила она. — Мне указали на ваш музей древностей, и я пришла пополнить его новыми экспонатами.
— Скажи, пожалуйста, мне ведь и в голову не приходило, что в тебе скрывается величайший в мире талант, после Гойя и Рембрандта.
— Что вы, рисует мой друг, я всего-навсего помогаю ему в гешефте.
— Показывай, показывай, — настоял я, возвращая ее в квартиру, — все великие люди являлись воплощением скромности.
Увидев на диване несколько натюрмортов, уже закупленных Ковальчуком, я постарался прийти к нему на помощь, рассеять его неловкое и все еще заметное волнение.
— О, да ты, как видно, уже разорила моего друга; у бедняжки, кажется, дрожат колени. Ведь ему не приходилось еще питаться плодами, изображенными на полотнах.
Подмигнув Инге, я подошел к буфету, достал бутылку вина, поставил ее на стол.
— Слава богу, у нас уцелела еще бутылка отличнейшего вина, и мы, конечно, разопьем ее за здоровье всех настоящих и будущих мастеров кисти.
Откупорив бутылку, я налил бокалы, и мы дружно выпили.
— У меня, Инга, есть для тебя выгодное предложение, — продолжал я. — Вот с этой фотографии моей матери надо нарисовать портрет маслом. Фотография быстро стареет и тускнеет, а портрет долговечен. И еще есть заказ…
Положив ногу на ногу, Инга деловито вытащила из сумки блокнотик с карандашом.
— Нарисовать место, где я чуть не утонул при ловле форели в бурной реке. Буду теперь молиться дереву, за корни которого удалось ухватиться и таким образом спастись. Не правда ли, капитан?
— Конечно, конечно, майор, — поддержал меня безучастный до сего времени Ковальчук, — сколько бы вы ни покупали картин, вам всегда будет недоставать еще одной, именно той, о которой вы говорите.
Инга вскинула голову. Черные ее глаза на меня смотрели сочувственно.
— Видите ли, я уже говорила, что рисую не я. Все это будет зависеть от художника. Но думаю, что в вашей коллекции картин будет и дерево, на которое вы хотите молиться.
— Но чтобы это было не разорительно, — выдвинул новое условие Ковальчук, улыбаясь, грозя ей пальцем.
Инга достала из сумки помаду, легко провела ею по губам. Тронула пушком из серебряной, пудреницы нос и лоб, поправила волосы. Мельком взглянула в зеркало. Повернулась к Ковальчуку:
— Когда вы научитесь извлекать форели из нарисованного пруда и регулярно ими питаться, то никогда не придете к краху, — смеясь, сказала она.
Допив вино, стали прощаться. Уходя, она взяла с собой фотографию.
Наконец, дверь за нею закрылась, и я услышал, как она спускалась по лестнице, стуча каблучками.
— Откуда вы знаете эту чертовку? — грозно спросил меня Ковальчук, как только шаги ее смолкли. — Я ведь собирался ее задержать и доставить в комендатуру, поэтому и выходил с ней вместе на улицу. Она настоящая воровка, если не хуже.
— Почему же?.. — спросил я, рассматривая купленные полотна. — Ты имеешь в виду, что картины не стоили уплаченных денег?
— Я имею в виду, — сказал Ковальчук, морща лоб, — что когда пошел в спальню за деньгами, то Инга копалась в бумагах на письменном столе.
Я тихо рассмеялся.
— Не мерещатся ли тебе агенты разведки? Настоящий психоз.
Ковальчук нахмурился:
— Это видно хотя бы из того, что вот эта служебная тетрадь лежала под книгой, а сейчас лежит сверху.
И он показал мне, как и где лежала его тетрадь.
— Я уверен, что она рылась в бумагах.
Окинув Ковальчука оценивающим взглядом, я спросил:
— Почему же ты, в таком случае, распустил слюни и пировал с ней. Тебе может влететь за такую беспечность…
— Но ведь вы же сами хотели этого! — гневно выкрикнул Ковальчук.
— Я же не знал о том, что она рылась в бумагах.
— А я решил, что она вам знакома и вы ей благоволите. Я ничего не понял, вы меня сбили с толку. Но ее, пожалуй, можно еще догнать.
И он, схватив фуражку, бросился к двери.
— Постой, — остановил его я, — не будем поднимать панику. Она ведь еще придет к нам. Другое дело — сообщить куда следует…
Подождав минут десять, Ковальчук ушел, сказав, что ему надо на службу.
Дело в том, что, переселяясь к Ковальчуку, я решил пока не открывать перед ним служебной своей принадлежности, не навязывать ему своих подозрений и выводов и предоставить событиям развиваться естественно. Когда же будут собраны достаточные улики, тогда все станет на свое место и можно будет раскрыть себя.