— Нет, — Надина почувствовала, как начинают гореть уши от стыда за то, какая грязная работа ждёт «фей». — Там на кухне… — она замялась, не зная, как лучше объяснить.
Старшая — женщина, выглядящая ровесницей Ирины, — кивнула и вопросительно посмотрела на девушку, жестом показывая своим коллегам приступать.
— Ключи отдать мужу?
Девушка вздрогнула, испуганно глядя на женщину, и нервно мотнула головой. Уборщица же не могла знать об их расставании, а раньше Дине нравилось, что Генриса называли её мужем. Пусть даже в шутку.
— Из-звините, — чтобы справиться с собой потребовалось три глубоких вдоха. — Мы… Разошлись. Он… Уехал. Ключи… Будет лучше, если вы дождётесь моего возвращения.
Женщина пристально всмотрелась в лицо заказчицы и кивнула.
— Хорошо.
Никаких вопросов или нравоучений, которых почему-то ожидала Дина, не последовало и девушка с облегчением кивнула в ответ, передавая связку ключей.
Медленный лифт и дедки-сплетники у подъезда, вновь начавшие обсуждения «падшей» соседки в лице Миловой.
— Уборщиков вызвала, ишь!
— Ты тоже вызываешь, — значительно тише одёрнул сплетника с первого этажа сосед с третьего.
— Так я старый больной человек! — он будто специально повысил голос, и Надина физически ощутила, как его взгляд упёрся в её спину в попытке прожечь.
Но, к счастью, такси стояло буквально в десятке шагов от подъезда и дверь авто надёжно отсекла глупые сплетни от адресата.
***
Дина расплатилась с водителем и, покинув машину, буквально окунулась в царящую атмосферу весны. Никаких луж, яркое солнце и удивительно много людей, несмотря на понедельник.
Девушка глубоко вдыхала свежий воздух, немного расслабляясь а все проблемы ненадолго поблёкли, начисто вытесненные ощущением скорого праздника, витающим в воздухе.
Ромашка не могла сравниться с пафосным «Империалом», хотя с лёгкостью могла посоперничать. Более уютная, семейная атмосфера, удобное расположение. Хоть и не на виду, а чуть в стороне от оживлённой площади, но тем милее она была. Наполненная ароматами сладкой сдобы и крепкого чая, «Ромашка» ассоциировалась у Надины с дедушкой, который всегда готов утешить и накормить вкусненьким.
Рита сидела за их любимым, дальним столиком практически у стены и рядом с окном и, казалось, вовсе не заметила подругу, погружённая в свои мысли. Тёмные волосы были забраны в строгий пучок, а пиджак как нельзя лучше демонстрировал, что в кафе Маргарита приехала прямиком с работы.
— Привет, — прозвучало почти синхронно и девушки улыбнулись друг другу.
Официант словно специально ждал, чтобы подойти к их столику. Надина даже не удивилась, получив чай и пироженое, которые только собиралась заказать, и признательно посмотрела на подругу, тщательно вытирающую руки салфеткой.
— Как дела? — вопрос снова прозвучал одновременно и девушки, не удержавшись, рассмеялись.
Обычная болтовня о работе, семье…
Маргарита Конькова, одна из немногих подруг Дины, всегда отличалась спокойствем и почти болезненным чувством ответственности. Но сегодня она казалась чересчур задумчивой, и Дине даже на миг показалось, что её одноклассница выглядит растерянной, что совершенно ей несвойственно.
— Как у вас с Генрисом? — обычный в целом вопрос пошатнул настроение Дины, заставляя напрячься.
Надина отвела взгляд, не зная что сказать. Сейчас ей самой было очевидно, насколько наивной была её попытка просто не упоминать о нём и надеяться, что на это не обратят внимание. Особенно если учесть, что раньше она могла говорить только о своём ненаглядном. Часами и практически без перерыва. С Ритой, естественно, Дина пыталась сдерживать себя, не загружая излишними подробностями, но тем не менее… Она никогда не молчала о нём.
Да и в прошлый раз, не сдержавшись, она откровенно поделилась своими мечтами, связанными с увольнением Генриса. Каких-то полгода назад.
Милова вздохнула, чувствуя как начинают гореть уши. От стыда за попытку отмолчаться. И от стыда за то, что произошло.
— Он… Мы… Мы расстались, — голос девушки звучал глухо, а взгляд она так и не подняла, боясь увидеть в глазах подруги осуждение. — Он…
Дина замолчала, чувствуя как начинают гореть глаза от подступающих слёз, как дрожит голос, а в носу становится подозрительно мокро.
— Он… Я… Мы…
Слова не желали складываться в предложения. А единственное слово, которого было бы достаточно, чтобы объяснить произошедшее, разбухшим комком стояло в горле, буквально царапая его при малейшей попытке вытолкнуть его наружу.
«Измена».