Очнувшись, чувствую, как пульсирует от боли голова, пытаюсь дотронуться до неё, но не могу. Я прикован к секционному столу.
— Очнулся, наконец, — надо мной склоняется женщина. Я видел её утром!
— Кто вы и что вам нужно? — голос срывается и хрипит.
— О, милый! Так ты меня не узнал? Присмотрись получше.
Она наклоняется ближе. Я вижу тонкую сетку морщин, суховатую кожу, изогнутые в улыбке алые губы и ярко-зелёные глаза. Которые каждый день вижу в зеркале.
— Мама... Но ты мертва! Отец тебя убил! Я видел...
— Глупый мальчишка! — она отвешивает мне звонкую пощечину. В её глазах горит ярость. — Я тебе не мать! — голос срывается на визг. — Ты всего лишь эксперимент! Ребёнок из пробирки!
Она замолкает и начинает чем-то греметь.
Я поворачиваю голову и наблюдаю за её действиями, горечь разочарования прокатывается по горлу. Мамины движения ровные, выверенные годами практики. На лице блуждает задумчивая улыбка, превращая его в страшную, неживую маску.
О чем мечтает ребёнок, живущий в приюте? О семье. Я помнил, как прекрасно, когда тебя любят. И всеми силами стремился к тому, чтобы найти отца и если не отомстить, то хотя бы выяснить причины его поступка.
А теперь я лежу пристёгнутый к столу собственной матерью! Меня накрывает паника. Столько лет я жил с блоком силы, познавал тонкости человеческих эмоций, мирился с несправедливостью к сироте, которого все шпыняли, а когда блок сняли — учился управлению и контролю. И всё ради того, чтобы найти отца. Но все это зря. Вся моя жизнь зря! Пытаюсь успокоиться и использовать силу, но не могу. Начинаю лихорадочно дёргаться, но ремни держат крепко.
— Что ты со мной сделала?
— Ввела временно действующий блокиратор.
Подойдя, она задирает рукав моей рубашки и что-то вкалывает. По телу расползается слабость.
— Что стало с отцом? Почему ты не забрала меня из приюта?
— Какой любопытный! Но так и быть. В ту ночь мы сильно поругались, Вильям пытался доказать мне, что ты все-таки наш ребёнок, а не эксперимент, но я не слушала. Объясняла, что изучить тебя меньшее из зол. Вильям всегда был слабохарактерным. Его попытки сделать из нас настоящую семью были откровенно жалкими. О, если бы я знала, чем закончится тот вечер, убила бы его раньше. Он меня ударил, и тут спустился ты. Бросился на него, как с цепи сорвался, — она замолчала и начала присоединять какие-то датчики к обнаженным участкам кожи. Закончив, продолжила. — Когда он тебя откинул, я решила, что ты мёртв, столько трудов, недели кропотливой работы и ресурсов впустую! Но ты поднялся. Уж не знаю, что переклинило в твоей детской голове, но внушил ты ему поистине что-то ужасное. Вильям кричал и раздирал себя руками, потом, схватив нож, сам себя им протыкал раз за разом. Пока я вызывала скорую, пока они приехали, он умер от потери крови. Я же, боясь тюрьмы, сбежала, пока врачи и полиция были отвлечены. Пришлось поменять имя и немного внешность. О сути твоего происхождения никто не должен был узнать.
— А Нээман, он передал мне записку с адресом?
— Ему я просто заплатила.
Прежде, чем окончательно потерять рассудок, слышу:
— Не нужно было так усердно учиться и искать меня, Касьян. Теперь я доведу тебя до совершенства!..
Боль прокатывается кислотой по венам, заставляя прикованное тело выкручиваться до щёлканья суставов. От собственного крика закладывает уши. Сколько длится эта агония, я не знаю, но постепенно она сходит на нет. Открыв слезящиеся глаза, вижу, как с фанатичным блеском в глазах ко мне склоняется мама.
— Как интересно. Я и не ожидала таких результатов! Казалось, в тебе больше от отца, чем от меня. Думала, ты умрёшь, — радостное предвкушение звучит в каждом слове.
Сила наполняет меня, как никогда прежде. Удерживаю её взгляд и произношу:
— Отстегни меня.
Её рот кривится в усмешке, она хочет что-то сказать, но не может. Дыхание учащается, сердце начинает биться быстрее, и сладковатый запах ужаса разносится по помещению. Дрожащими руками она отстегивает ремни и начинает пятиться.
— Куда же ты, мама? — не разрывая зрительный контакт, спрыгиваю со стола. — Я так много хотел с тобой обсудить!
От ужаса она начинает подвывать. Слёзы крупными каплями катятся по лицу и капают на воротник медицинского халата. Я усиливаю давление, заставляя поверить, что все жидкости в её теле начинают кипеть. Мамин истошный крик, переходящий в хрип и бульканье, меня не трогают. Я наблюдаю за тем, как на коже появляются мокнущие кровавые язвы, как лопаются капилляры в глаза, как из ушей начинает течь дымящаяся кровь.