— Здесь никого нет, дорогой Серрано, и мы сможем спокойно поговорить. В этом зале нас обычно принимает полковник Бейгбедер, — произнес кто-то с сильным немецким акцентом.
— Отлично, — коротко ответил его собеседник.
Дыхание перехватило, и я застыла как вкопанная. Серрано Суньер и немец были всего в нескольких метрах от меня, приближаясь по боковому ответвлению коридора, в котором я находилась. Совсем скоро нам предстояло столкнуться лицом к лицу, и у меня затряслись колени при одной только мысли об этом. Разумеется, мне нечего было скрывать и нечего бояться. Однако не осталось сил снова изображать из себя пустоголовую девицу и бормотать что-то про лопнувший резервуар и потоп, объясняя свои ночные странствия по коридорам Верховного комиссариата. Я взвесила варианты меньше чем за секунду. У меня не было ни времени вернуться обратно и скрыться в конце коридора, ни желания новой встречи, так что я не могла идти ни назад, ни вперед. В такой ситуации оставалось только срочно где-нибудь спрятаться. Рядом со мной находилась дверь, и, не раздумывая больше ни секунды, я открыла ее и скользнула внутрь.
Там было темно, но через окна проникал слабый ночной свет. Я прижалась спиной к двери и стала ждать, пока Серрано и его спутник пройдут мимо. Мне вдруг ужасно захотелось вновь оказаться в саду с зажженными фонарями, среди гула сотен голосов, рядом с невозмутимым Маркусом Логаном, но я понимала, что сделать это удастся еще не скоро. Я глубоко дышала, словно с каждым выдохом пыталась изгнать из себя хоть часть беспокойства. Окинув взглядом свое убежище, я различила в темноте стулья, кресла и книжный шкаф со стеклянными дверцами у стены. Там была еще какая-то мебель, но я не успела ее разглядеть, поскольку в этот момент раздававшиеся в коридоре шаги замерли совсем рядом.
— Вот мы и пришли, — прозвучал голос с немецким акцентом, и ручка повернулась.
Я отскочила к другой стене, когда дверь начала приоткрываться.
— Где же тут выключатель? — услышала я, прячась за диваном, и прижалась к полу как раз в то мгновение, когда комнату залил свет.
— Ну вот, здесь мы сможем поговорить. Давайте присядем.
Я лежала на полу лицом вниз, прижав левую щеку к холодной плитке, изо всех сил сдерживая дыхание и широко раскрыв от страха глаза. Я не осмеливалась даже вдохнуть, сглотнуть слюну или моргнуть. Застыла как мраморная статуя, как расстрелянный, но все еще живой человек.
Немец вел себя по-хозяйски, и собеседник у него был только один — я слышала лишь два голоса и из своего неожиданного укрытия за диваном видела две пары ног.
— Верховный комиссар знает, что мы здесь? — спросил Серрано.
— Он сейчас занят с гостями; мы поговорим с ним позже, если вы хотите, — уклончиво ответил немец.
Они сели, и под их телами заскрипели пружины. Испанец устроился в кресле: я видела нижнюю часть его брюк с тщательно отглаженной стрелкой, черные носки, облегавшие худые щиколотки, и до блеска начищенные туфли. Немец устроился напротив него, с правой стороны дивана, за которым я пряталась. Ноги у него были более толстыми, а обувь не столь безупречной. Он находился так близко, что, протяни я руку, и могла бы дотронуться до него.
Разговор длился довольно долго — не скажу с точностью, сколько именно, но, во всяком случае, достаточно, чтобы шея моя совершенно затекла, и я с трудом сдерживала желание почесаться, закричать, заплакать и броситься прочь. Послышались щелчки зажигалок, и комната наполнилась сигаретным дымом. Из-под дивана я видела, как Серрано то закидывал ногу на ногу, то возвращал на пол, немец же, напротив, почти не шевелился. Я старалась справиться со своим страхом и принять наиболее удобное положение, чтобы неосторожным движением не выдать себя.
Из своего укрытия мне почти ничего не было видно. Единственное, что оставалось в такой ситуации, — слушать их разговор. Раз уж мне ничего не удалось выяснить, проделав глупый трюк с пудреницей, то, возможно, хоть таким образом узнаю что-нибудь интересное для журналиста. В любом случае так мне было легче вынести мучительное ожидание.
Они говорили об установках и трансляциях, о кораблях и самолетах, о золоте, немецких марках, песетах и банковских счетах. О подписании документов, сроках, поставках и выполнении обязательств, о каких-то фирмах и портах, о союзничестве и противовесе. В разговоре с немцем, которого, как выяснилось, звали Йоханнес Бернхардт, Серрано то и дело ссылался на Франко, когда хотел настоять на чем-либо или отклонить какие-то условия. И хотя мне не хватало знаний для понимания подоплеки, я чувствовала, что собеседники одинаково заинтересованы в успешном завершении переговоров.