— Но почему пистолеты должна нести я? — Меня так пугала эта перспектива, что от сонливости не осталось и следа.
— Потому что, когда я возвращалась из Суики, обдумывая, каким образом провернуть встречу на вокзале, меня заметил сукин сын Паломарес, выходивший из бара «Эль-Андалус»: он остановил меня возле комендатуры и объявил, что этой ночью, возможно, пожелает заглянуть с обыском в мой пансион.
— Кто такой Паломарес?
— Самый мерзкий полицейский во всем испанском Марокко.
— Он из комиссариата дона Клаудио?
— Ну да. Перед комиссаром всегда прямо-таки шелковый, но с простыми людьми ведет себя как настоящая сволочь. Этот гад держит в страхе пол-Тетуана и только и мечтает посадить всех пожизненно.
— А почему он остановил вас этой ночью?
— Да просто потому, что захотелось над кем-то поиздеваться: ему нравится пугать беззащитных людей, особенно женщин. На протяжении многих лет он только этим и занимается, а нынче для него вообще полное раздолье.
— Но он ничего не заподозрил насчет пистолетов?
— Нет, детка, нет. К счастью, он не потребовал показать сумку и ему не взбрело в голову меня обыскать. Он только спросил своим противным голосом: «Куда это ты направляешься среди ночи, контрабандистка, опять взялась за свои делишки, такая-сякая?» А я ему отвечаю: «Нет, что вы, дон Альфредо, я ходила к куме, она что-то совсем расхворалась со своими камнями в почках». А он мне: «Как будто я тебя не знаю, мерзавка, ты пройдоха, каких свет не видывал». Вот паскуда, уж я бы ему сказала все, что о нем думаю, но пришлось прикусить язык; я только сжала покрепче сумку под мышкой и прибавила шаг, молясь Деве Марии, чтобы пистолеты не шевелились у меня под одеждой. И только я отошла от него немного, вдруг снова слышу за спиной его мерзкое хрюканье. «Наведаюсь, — говорит, — пожалуй, сегодня к тебе с обыском, надо бы посмотреть, что ты там у себя прячешь».
— И вы думаете, он на самом деле придет?
— Может, да, а может, и нет, — пожала плечами Канделария. — Если ему попадется сейчас какая-нибудь бедолага — из тех, что шляются по ночам, — то он, глядишь, и забудет обо мне. Ну а если не найдет чем занять остаток ночи, то почему бы ему не заявиться в мой дом, не выставить жильцов на лестницу и не перевернуть все вверх дном безо всякого зазрения совести? Такое уже случалось, и не раз.
— Значит, вам нельзя выходить из пансиона до утра, — медленно прошептала я.
— Именно так, дорогая, — подтвердила Канделария.
— А пистолеты должны отсюда срочно исчезнуть, чтобы их не нашел Паломарес.
— Абсолютно верно.
— И передать их нужно непременно сегодня, поскольку покупатели уже пришли за ними, но не могут войти в город, опасаясь за свою жизнь.
— Да, красавица моя, ты все правильно уловила.
Мы несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза, напряженные и взволнованные. Она стояла передо мной полуголая, с выпирающими из-под пояса и бюстгальтера жировыми складками, а я, поджав ноги, все еще сидела на постели, в ночной сорочке, с растрепанными волосами и обмирающим от страха сердцем. И довершала эту картину лежавшая перед нами гора черных пистолетов.
В конце концов Канделария твердо произнесла:
— Ты должна взять это на себя, Сира. У нас нет другого выхода.
— Но… я не могу, я не смогу… — заикаясь, пробормотала я.
— Ты должна это сделать, детка, — глухо повторила она. — Иначе все пропало.
— Но, Канделария, на мне и так уже столько всего висит: неоплаченный счет из гостиницы, обвинения в мошенничестве и воровстве. Если я попадусь в этот раз, то все — мне конец.
— Нам конец, если сейчас нагрянет Паломарес и обнаружит все это, — кивнула Канделария на оружие.
— Но подождите, послушайте, — упиралась я.
— Нет, это ты послушай меня, детка, послушай внимательно, — не терпящим возражений тоном произнесла она. Канделария говорила громким шепотом, и ее глаза были широко раскрыты. Она наклонилась ко мне, крепко взяла за плечи и заставила посмотреть ей в лицо. — Я сделала все, что могла, — сказала она. — Разбилась в лепешку, чтобы все получилось, но удача от меня отвернулась. Вот так всегда: то судьба на твоей стороне, то против тебя, и ты ничего не можешь с этим поделать. Этой ночью все у меня пошло хуже некуда. Я засветилась и теперь связана по рукам и ногам. Так что вся надежда на тебя, Сира, только ты можешь сейчас спасти ситуацию — передать товар и забрать деньги. Если бы положение не было критическим, видит Бог, я бы не просила тебя об этом. Но у нас нет другого выхода, детка. От этого зависит наше будущее — и твое, и мое. Если мы не достанем деньги, нам не удастся выбиться из нищеты. Сейчас все в твоих руках. Ты должна сделать это. Ради себя и ради меня, Сира. Ради нас обеих.