Я хотела в очередной раз сказать «нет», у меня имелось для этого более чем достаточно оснований: так рисковать в моей ситуации — настоящее безумие, — однако в то же время понимала, что Канделария права. Я сама согласилась вступить в эту сомнительную игру, меня никто не принуждал. Наши роли в ней были распределены: Канделария продает товар, а я потом занимаюсь шитьем. Но мы обе не могли не понимать, что в жизни всегда слишком много непредсказуемого: то, что в планах являлось вполне определенным, в реальности могло оказаться неясным и расплывчатым, не имеющим четких границ, как капля чернил, попавшая в воду. Канделария сделала со своей стороны все, что смогла, но обстоятельства не позволили ей дойти до конца. Между тем не все еще потеряно, и, по справедливости, теперь обязана рискнуть я.
Я не сразу сумела ответить, сначала пришлось прогнать страшившие меня образы: комиссар, тюрьма, некий незнакомый Паломарес.
— Но вы уже придумали, как это сделать? — чуть слышно спросила я.
Канделария облегченно засопела, снова воспрянув духом.
— Все очень просто, солнце мое. Подожди секундочку, сейчас я тебе объясню.
Она вышла из комнаты в чем была, полуголая, и вскоре вернулась, неся в руках что-то большое и белое.
— Вот покрывало, мы оденем тебя марокканкой, — сказала Канделария, закрывая за собой дверь. — Под этой одеждой вообще ничего не видно.
Да, это правда. Я каждый день видела на улице арабских женщин, закутанных с ног до головы в огромные покрывала-хаики. Под ними действительно можно спрятать все, что угодно. Ткань надежно скрывала лицо и фигуру, оставляя на виду только глаза и ступни. Трудно придумать более подходящий способ, чтобы пройти по городу с целым арсеналом оружия.
— Но сначала нам нужно сделать еще кое-что. Давай поднимайся скорее, детка, пора приниматься за дело.
Я молча повиновалась, предоставив Канделарии возможность распоряжаться. Она без колебаний сорвала с моей кровати простыню, которой я укрывалась, и яростно вцепилась в нее зубами. Оторвав верхнюю часть, она принялась раздирать ткань вдоль на длинные полосы.
— Делай то же самое с нижней простыней, — велела мне Канделария. Так, работая руками и зубами, мы за несколько минут превратили мое постельное белье в две дюжины длинных полос ткани. — А теперь привяжем пистолеты. Давай поднимай руки.
И Канделария принялась крепить на мне оружие прямо поверх ночной сорочки. Она заворачивала каждый револьвер в кусок ткани, после чего обматывала ее два-три раза вокруг моего тела и крепко связывала концы.
— Ты такая худая, детка, на тебе уже не осталось свободного места, — сказала Канделария, покрыв все мое туловище спереди и сзади пистолетами. — Куда же еще их привязать?
— Может быть, на ноги? — предложила я.
Канделария так и сделала, и в конце концов все пистолеты оказались на мне — под грудью и на животе, на спине и боках, на бедрах и верхней части ног. Обмотанная кусками белой ткани, я походила на мумию. Спрятанное на теле оружие затрудняло мои движения, но я должна была срочно научиться нормально ходить, несмотря на тяжесть моего зловещего груза.
— Надень эти бабуши, я взяла их у Джамили, — сказала Канделария, поставив у моих ног поношенные кожаные туфли буроватого цвета. — А теперь самое главное, — добавила она, протягивая мне большое белое покрывало. — Давай-давай, заворачивайся хорошенько, а я посмотрю, как ты в нем выглядишь.
Потом она оглядела меня с легкой улыбкой на губах.
— Отлично, прямо настоящая марокканка. И не забудь закрыть лицо, прежде чем выйдешь на улицу. Ну пойдем, я объясню тебе дорогу.
Я с трудом зашагала вперед, словно ко мне привязали гири. Из-за покрывавших тело пистолетов мне приходилось идти, расставив ноги и растопырив руки. Мы вышли в коридор: Канделария впереди, я — сзади, неуклюжая, как большой белый куль. Я шла, натыкаясь на стены, мебель и дверные косяки, и в конце концов, неловким движением задев полку, уронила на пол все, что на ней находилось: тарелку «Талавера», потушенную керосиновую лампу и пожелтевшую фотографию какого-то родственника хозяйки. Керамика, стекло рамки и абажур керосиновой лампы разбились вдребезги о каменную плитку на полу, и вслед за этим грохотом в комнатах заскрипели матрасы, свидетельствуя, что жильцы проснулись.
— Что случилось? — крикнула из своей постели толстая мать Пакито.
— Ничего, это я уронила стакан с водой. Всем спать! — непререкаемым тоном произнесла хозяйка.