— Стоять! — крикнул один из них при виде меня, и я почти перестала дышать из-за сжимавшей меня брони.
— Отстань от нее, Чуррука, не видишь, что это мавританка? — сказал тут же другой.
Я замерла, не решаясь сделать ни шагу. Солдаты тоже не сдвинулись с места и остались в двадцати — тридцати метрах от меня, споря между собой.
— А мне все равно, кто она, — мавританка или христианка. Сержант нам велел проверять всех подряд.
— Черт возьми, Чуррука, ну ты и дубина. Мы тебе уже десять раз объясняли, что «всех подряд» — значит, испанцев, а не мусульман, а до тебя не доходит, — произнес один из солдат.
— Нет, это до вас что-то не доходит. А ну-ка, сеньора, документы.
Казалось, ноги мои вот-вот подкосятся и я без чувств рухну на землю. Неминуемый конец приближался. Я задержала дыхание и почувствовала, что холодный пот градом катится по моей коже.
— Чуррука, ты бы хоть чуть-чуть шевелил мозгами, — бросил ему вслед один из товарищей. — Местные не носят с собой удостоверение личности — когда же ты наконец поймешь, что это Африка, а не центральная площадь твоего городка.
Все было бесполезно: неугомонный солдат находился уже в двух шагах от меня, протягивая руку за документами и пытаясь заглянуть мне в глаза. Однако ему это не удалось: я не поднимала взгляд, сосредоточенно рассматривая его заляпанные грязью ботинки, мои старые бабуши и полметра земли, отделявшие меня от него.
— Смотри, дружище, не схлопотать бы тебе трехдневный арест в крепости, если сержант узнает, что ты безо всяких оснований досаждал марокканке.
При упоминании об этой неприятной перспективе дотошный и упрямый солдат по имени Чуррука наконец сдался: поразмыслив несколько секунд, он убрал свою руку, протянутую за документами, развернулся и отошел от меня. Я не видела лица его рассудительного товарища, ставшего моим избавителем, поскольку все это время продолжала стоять, устремив глаза в землю, однако мысленно поблагодарила его за оказанную помощь.
Когда все четверо солдат вновь расположились под аркой, я повернулась и отправилась медленно бродить по перрону, стараясь вновь обрести спокойствие. Как только мне это удалось, я принялась осторожно осматриваться в поисках туалетов. Я заметила двух арабов, дремавших на земле у стены, и тощую собаку, бежавшую через пути, и вскоре мой взгляд наткнулся на искомое: к счастью, туалеты находились в самом конце перрона, далеко от того места, где стояли солдаты. Задержав дыхание, я толкнула дверь из непрозрачного стекла и вошла внутрь. Там царил полумрак, но я не стала искать выключатель, поскольку мои глаза уже привыкли к темноте. Судя по знакам, которые мне удалось различить, слева находился мужской туалет, а справа — женский. И в глубине, у стены, я заметила нечто похожее на тюк ткани, неожиданно зашевелившийся. Оттуда осторожно поднялась голова в капюшоне, и сверкнувшие из-под него глаза остановились на мне.
— Вы принесли товар? — донеслись до меня тихие и торопливые испанские слова.
Я утвердительно кивнула, после чего тюк начал распрямляться и превратился в человека, одетого, как и я, по-мароккански.
— Где он?
Я открыла лицо, чтобы легче было говорить, и, распахнув покрывало, продемонстрировала пистолеты, привязанные к моему телу.
— Вот.
— Боже мой, — пробормотал человек, и в этих двух словах заключалось и удивление, и беспокойство, и нетерпение. Голос у него был глухой и вежливый. — Вы можете снять их сами? — спросил он.
— Мне потребуется время, — прошептала я.
Человек указал на женский туалет, и мы вошли туда вдвоем. Там было тесно, и через маленькое окошко проникал тусклый лунный свет, позволявший хоть что-то видеть.
— Нельзя терять ни минуты. Скоро появится новая смена и начнет проверять каждый угол вокзала до отхода первого поезда. Так что мне придется вам помочь, — заявил он, закрывая за собой дверь.
Я сбросила покрывало на пол и развела руки в стороны, предоставив незнакомцу развязывать узлы на моем теле, освобождая меня от зловещего груза, спрятанного под тесными повязками.
Прежде чем взяться за дело, человек скинул с головы капюшон, и я увидела лицо испанца средних лет — серьезное и приятное, покрытое небольшой щетиной. Каштановые вьющиеся волосы были примяты капюшоном, с помощью которого ему, должно быть, довольно долго приходилось маскироваться. Его пальцы принялись бороться с узлами, но это оказалось непросто. Канделария постаралась на славу, и ни один из пистолетов не сдвинулся с места: длинные куски ткани, обмотанные вокруг моего тела, были завязаны так крепко, что незнакомцу пришлось провозиться с ними намного дольше, чем нам бы хотелось. Мы оба молчали, и в этом узком пространстве, выложенном белым кафелем, с клозетной чашей на полу, слышалось только наше дыхание и, время от времени, короткие фразы, произнесенные отрывистым шепотом: